Ник готов был признать, что одиночество странно влияет на людей. Никто не знал об этом лучше, чем он. В нескончаемых путешествиях по свету в поисках сокровищ одиночество было его уделом. Однако он никогда не терял из вида цель, как сейчас. В Лондоне пруд пруди порядочных, уважаемых женщин, желающих выйти замуж. Пришло время остановиться на одной из них. Не хватало ему только актрисы! Если и следовало избегать кого-то, так в первую очередь женщин такого сорта!
Прежде чем выйти из зала, Ник обернулся, чтобы бросить последний взгляд на ту, что парализовала его разум. Само собой, его глубоко ранили враждебность и холодность, с которой он столкнулся в Лондоне, но не пустил ли он все на самотек, оказавшись в этом городе космополитов? Иначе как объяснить тот факт, что первая же женщина, которую он посчитал безумно привлекательной, так легко поймала Ника в свои сети?
А вдруг это любовь с первого взгляда? Чепуха! Подобное не могло приключиться с хладнокровным предпринимателем. Или могло?
Женщина в сером, так он назвал ее, подошла к рампе. Ее глаза сверкали.
Ник опустился в ближайшее кресло.
— Герр Хендрикс, перестаньте скандалить! Мы здесь для того, чтобы играть, — на сей раз ее бархатный голос, который заворожил Ника, звучал твердо и уверенно. Музыканты и актеры одобрительно посмотрели на нее и заняли свои места. Даже он, полный профан в музыке, понял, что представление очень необычное: не опера и не драма, хотя есть элементы и той, и другой.
Он сидел, как зачарованный. Внезапно Ник почувствовал, что кто-то дышит ему в затылок.
— Приятель, высокой леди не по душе твое присутствие. Будь умницей, выметайся подобру-поздорову, — прошипел незнакомец, от которого нестерпимо пахло виски.
Ник был польщен, что женщина обратила на него внимание, хотя его и выставляли за дверь. Распрямив ноги, он потянулся к соседнему креслу за мокрым плащом, после чего встал и побрел за незнакомцем.
У выхода Монро сунул монету в грубую, как наждак, ладонь верзилы в надежде выудить у него хоть какие-нибудь сведения.
— Когда премьера?
— Без понятия, я здесь для того, чтобы оградить эту леди от таких, как ты, — ответил тот, возвращая денежку.
— Ее имя?
— Как назло, забыл.
Ник стал опять совать ему денежки, надеясь таким образом оживить его память. Зная толк в торгах, Николас Монро сумел бы уломать любого.
— Парень, не старайся понапрасну. Между собой мы называем ее таинственная незнакомка. Она приходит и уходит, когда ей вздумается, беседует только с начальством. Едва спектакль заканчивается, она исчезает.
— Так это был спектакль?
— Так точно, сэр.
Ник понял, что попал впросак.
— Но где же зрители?
— Их не бывает, — ответил верзила, подталкивая Ника к дверям.
Если б не огромное желание узнать хоть что-нибудь о прекрасной незнакомке, он бы ни за что не позволил столь бесцеремонно выставить себя за дверь даже такому здоровяку, как этот.
— Вам не кажется это странным?
— Она платит не за то, что мне кажется. Прощевайте!
— Будь человеком, назови ее имя, — не унимался Ник, доставая из кошелька очередную монетку.
— Послушай, ты не первый, кто интересуется ею. Я отвечу тебе то же, что и остальным: вали отсюда! Меня не купишь, ее, впрочем, тоже.
Нику понравилось, как грубо и неуклюже он встал на ее защиту. Сей факт много творил о самой актрисе. Мнению такого неотесанного парня он доверял куда больше, чем словам любого из святых отцов. Годы тяжких испытаний убедили его, что люди, подобные здоровяку, судят об окружающих очень метко. Ведь, в конце концов, именно хорошее чутье позволило ему сколотить состояние. Коснувшись пальцами шляпы, Ник вновь оказался на улице. Несмотря на непрекращающийся ветер и дождь, настроение у него улучшилось.
Впереди его ждала удача: он нашел женщину своей мечты.
Ни одной зацепки. Ник не знал ни ее имени, ни адреса. Что это за странный театрик, где нет ни одного зрителя? Интуиция подсказывала Нику, что не все так безнадежно, что удача на его стороне. И в ту же минуту внутренний голос напомнил ему, что сейчас не время для любви. Мерзкая погода помогла ему вернуться к действительности: пора навести порядок в его жизни.
Сколько времени он потерял, слоняясь без цели по Лондону. Пора браться за ум!
Недовольная собой и своей игрой Кэт Гровенор мерзла в дверях. Ей давно хотелось уйти, но пришлось ждать Беркли, чтобы удостовериться, что здоровенный детина, который забрел в театр, не околачивается где-то поблизости. Боязнь быть узнанной заставляла ее всегда быть начеку. Один зритель не менее опасен, чем полный зал. Ее нервы были на пределе. В отличие от профессиональных актрис, ее раздражали зрители. Она чувствовала себя комфортно только среди собратьев по цеху. Кэт не знала, сколько времени незнакомец находился в зале, прежде чем заметила, что за ней наблюдают. Обнаружив его присутствие, она тут же подала условный знак рукой верному добряку Беркли. Избавиться от двух-трех непрошенных гостей ему не составляло труда. Слава Богу, что их бывало не так много! Но прежде чем Беркли попросил его покинуть зал, она успела рассмотреть непрошеного гостя: какие широкие плечи, какие роскошные темные волосы, а фигура! Пожалуй, он покрупнее Беркли!
Ее била дрожь не только от холода: сказывалось нервное напряжение. В который раз она обещала покончить со своей мечтой. Уж больно хлопотной и тревожной была ее жизнь.
Кэт улыбнулась: никогда она не сможет добровольно бросить сцену! Театр — это ее жизнь, он необходим ей как воздух. Где, как не в театре, бедные и талантливые люди могли проявить себя! Театр стал для нее отдушиной, поскольку жизнь потеряла свою привлекательность. Как это случилось и почему? Ни Кэт, ни сторонний наблюдатель были не в силах дать ответ. Друзья утверждали, что у ее ног был весь Лондон. Господи, чего еще может желать нормальная двадцатишестилетняя женщина? И незачем напоминать ей, что любая жительница столицы готова отдать все, лишь бы оказаться на ее месте. Конечно, такой успех не может не радовать, но, увы, он не сделал ее счастливее, печально призналась себе Кэт.
Кэт мечтала рассказать близким о своем увлечении сценой, но боялась, что не перенесет позора, если ее подымут на смех. А вдруг она стала неудовлетворенной истеричкой? Ведь ее желания невыполнимы и кажутся абсурдными даже ей самой. Кэт вздрогнула. Она презирала людей, которые жалели себя, но, кажется, сейчас занималась этим. Пора покончить с самоистязанием!
Кэт понимала, что единственным спасением было молчание. В противном случае ее уже давно бы осмеяли. Искренность — непозволительная роскошь. Придется оставить все, как есть, и мечтать лишь о том, чтобы вдохновение вновь посетило герра Хендрикса. И тогда она получит очередную трудную роль. О том, как надо сыграть ее, расскажет все тот же маленький человечек.