снова и снова — чтобы получить из рук своих мучителей снадобье, помогающее утишить терзающие его боли. Согласившись тайно провести меня в Крепость, он действительно хотел оказать мне услугу и насолить своим палачам… но в конце концов магия Замка все же одолела его, взяла над ним верх, сломила его дух и волю. Поэтому… случилось то, что случилось. Но с тех пор он больше не служит Башне.
— Ты уверен?
— Да, — тон волшебника был суров. — Хворь одолевает его… с каждым днем ему всё хуже и хуже. Ему достаточно просто выдать меня визгунам, чтобы снискать милость Башни и получить добрую порцию зелья — но он предпочитает молчать… По-твоему, это ничего не значит, Гэдж?
Орк сидел, обхватив плечи руками.
— Он… скоро умрет?
— Да. И знает об этом. Но, как видишь, старается не падать духом… Он бродит по Замку, невидимый в этих потайных ходах, смотрит и слушает, добывает кое-какие припасы и даже выполняет мои довольно, гм, неудобные просьбы… Это я просил его тебя найти, Гэдж, или, по крайней мере, разузнать о твоей судьбе.
— Зачем? — пробурчал Гэдж. — Вряд ли я могу быть тебе сейчас чем-то полезен, раз у тебя теперь есть такая приятная компания.
Гэндальф вздохнул — со сдержанным сожалением, как человек, вынужденный вновь и вновь объяснять прописные истины неразумному младенцу. Отломил кусочек лежавшей в жестяной миске пресной галеты, подержал его в руке.
— Я тревожился за тебя, дружище… я не знал, где ты и что с тобой произошло. И уже почти не надеялся это узнать… Раз за разом Траин возвращался из своих вылазок ни с чем, и я вконец совершенно отчаялся, я был уверен, что ты давно мертв.
— То же самое я думал и о тебе, — пробормотал Гэдж.
— Лишь недавно ему посчастливилось напасть на твой след. Он выяснил, что ты живёшь не в казармах, и искал удобного случая с тобой связаться. И сегодня ему наконец повезло.
— Неизвестно, кому повезло больше — ему или мне, — Гэджа передернуло: вспоминать события нескольких последних часов оказалось делом малоприятным. — Слушай, а что это была за штуковина, такая маленькая, черная… с ядом? Птичий коготь?
— Коготь? — Гэндальф удивлённо приподнял брови. — Откуда ты о нем знаешь?
— На меня напали, — сдавленно сказал Гэдж, потирая горло, — там, в подвале. Один из местных громил… Долго рассказывать… А Шмыр воткнул эту штуковину ему в плечо! И он… умер.
Ему не хотелось об этом говорить, да и смерть Шаваха, в общем-то, имела к происходящему очень мало отношения. Но волшебник смотрел на него встревоженно.
— Вон оно что, — он отвел рукой прядь волос, закрывающих шею Гэджа, разглядел синяки, оставленные лапищами Шаваха: на тёмной коже орка они не слишком бросались в глаза, но все же были заметны. — Да, коготь был с ядом, — сказал он со вздохом. — Я обзавёлся им ещё в Изенгарде на случай, так сказать, непредвиденных обстоятельств. Когда я попал в Башню, все мое шмотье досталось Шмыру в качестве трофея, а вещица эта была спрятана в пряжку пояса. Её, к счастью, не нашли при обыске — даже не потому, что плохо искали, а просто ничего подобного не ожидали найти… Она, конечно, не этому твоему «местному громиле» предназначалась, но я рад, что сумела пригодиться в нужный момент.
— А уж я-то как рад! — пробормотал Гэдж. Горло у него все еще болело. — А вообще-то я тут, того… подвизался в учениках у местного лекаря. — Он запнулся. Стоило ли говорить Гэндальфу о том, что Саруман тоже здесь, в Дол Гулдуре? Или сначала нужно было посоветоваться на этот счет с самим Саруманом? «Я не хочу, чтобы кто-нибудь знал о том, что я торчу в этой паскудной Крепости с рабским ошейником на горле. Это… довольно унизительно, видишь ли». Наверно, если кто и сумеет снять с Шарки проклятый ошейник, так это Гэндальф… но согласится ли сам Шарки принять эту помощь? Или… что?
Вопросов было много, а Гэдж слишком растерялся и был застигнут всем происходящим врасплох, чтобы искать сейчас ответы на них. И ему совершенно не с кем было об этом поговорить, поделиться сомнениями и тревогами, попросить совета. Как некстати Сарумана отправили из Замка на юг… Как не вовремя и некстати! Именно сейчас, когда он был здесь так нужен! Просто отчаянно нужен!
Гэндальф, пощипывая бороду, внимательно смотрел на него.
— Вижу, тебе не слишком-то радостно тут живется, Гэдж. Ты не мыслишь о том, чтобы… уйти?
— А мне есть куда идти? — спросил Гэдж хрипло.
— Я думал, ты был бы рад вернуться в Изенгард.
— Не сейчас.
— Почему?
— Есть… причины. — Гэдж уставился в стену. По ней, суетливо перебирая бесчисленными лапками, ползла жирная глянцевитая многоножка, и орк смотрел на неё, с трудом преодолевая какое-то мутное, недостойное желание несчастного червячка раздавить — просто так, правом сильного, из одного только чувства инстинктивной гадливости. — Слушай, Гэндальф, — пробормотал он через силу, — мне нужно кое-что у тебя спросить.
— Ну, если нужно — спроси.
Гэдж облизнул губы. Слова были какие-то неудобные, угловатые, тяжелые, точно камни — ему приходилось делать над собой усилие, чтобы вытолкнуть их с языка.
— Это… насчет моего амулета. Помнишь… того, из галворна.
Гэндальф поднял голову. Кажется, он не ожидал такого вопроса.
— Амулета?
— Ну да, этого… под названием «сит-эстель». Если ты помнишь… там, в Лориэне… Келеборн просил меня дать ему этот амулет на некоторое время.
— И что?
— Он ведь его подменил, да? — спросил Гэдж так небрежно, как только мог.
Кусочек печенья, который маг все ещё держал в руке, хрупнул, рассыпавшись горстью крошек.
— Что? — пробормотал он. — Подменил? С чего ты… взял?
Гэдж сунул руку за пазуху и достал злосчастный «эстель». Осколок амулета лежал у него на ладони — знакомый до мельчайшей детали и в то же время неприятный, чужой, нелюбимый, точно неродной сын.
— Так подменил или нет?
— Для тебя это так важно? — после небольшой паузы спросил Гэндальф. — Знать, подделка это или нет?
— Для меня важно знать, сдержал ли ты тогда свое обещание, — хрипло сказал Гэдж. — Вот и все.
Он избегал смотреть на волшебника — почему-то невыносимо было видеть его побледневшее, осунувшееся лицо и услышать слова заведомой лжи… а стократ хуже — услышать откровенную, неприкрытую правду. Он почему-то думал, что Гэндальф сейчас начнет все отрицать, уверять Гэджа в том, что он ошибается, даже, может, витиевато, с хитрецой оправдываться… но волшебник долго не произносил ни слова. Сидел, привалившись спиной к стене, прикрыв глаза, опустив голову на грудь, пряча лицо на границе света и