и мощная, чтобы ей можно было противостоять.
Застрекотали зенитки — их не остановила даже корона на полужестком корпусе пираньи.
Видимо, не все баллонеты задело — дирижабль резко терял высоту, но пока не откровенно падал.
Эван дернул плечом, пытаясь скинуть с себя тень дирижабля, но это было невозможно. Вязкие, липкие, как чикле — сок, из которого делают жевательную мастику, нити липли к нему и, кажется, хихикали над его беспомощностью. Хотел побыстрее в королевский дворец? Так чего медлишь? Мы тебе поймали хорошую тень! Только следуй за ней…
Раздался далекий свист и тут же гулкий, заставляющий дрожать сердце грохот — с королевского дирижабля сорвалась бомба, но слишком далеко от дворца. Слишком далеко, чтобы остановить общее безумие.
Люк гондолы открылся, и принц Эдвард замер перед бездной, готовый шагать в неё. Его за плечи тащил назад кто-то светлоголовый. Возможно, Ривз.
Эван закрыл глаза — все равно тени сами тянули его дальше и дальше по обломкам Олфинбурга и реальности.
Шепот в голове перешел в крик, требуя смерти. Требуя крови. Требуя душу.
Эван решил, что так тому и быть.
Для зарождения силового шторма нужен страх — страха было более чем. Пусть не внутри, а снаружи.
Для шторма нужна злость — этого в Эване было больше, чем нужно. Злость на то, что закон бессилен перед тем, кто воплощает закон. Закон не оборачивается против того, чьим именем ты несешь закон. Именем короля! И именно король неподвластен закону.
Для шторма нужны силы…
Крик в голове требовал крови.
Эван знал, что кровь — это и есть сила, пусть и запретная. Ради Вик он уже прибегал к этой силе, сделает это еще раз. Ради закона. Забавный оксюморон, который преподала ему сама жизнь — беззаконие ради закона.
Он полоснул себя кинжалом по обоим запястьям — крови будет много.
И для шторма нужна боль. Её теперь было много.
Эван заорал от боли, падая на колени и отбивая их об острую каменную крошку.
Эфир, вырвавшийся из него, заалел, а потом стал чернильно-черным, чуть отличаясь от наваливающихся на Олфинбург вечерних сумерек.
Страха было много. Страха не успеть. Страха не справиться. Страха выжить, когда кругом были обреченные на смерть.
Злости было тоже много.
Было много боли.
Было много крови.
Черный эфир свился тугим канатом и понесся куда-то прочь.
Эван надеялся, что тот сам найдет свою цель — огромный выброс демонического эфира, разрушающего ткань мироздания.
Последнее, что видел Эван, была бомба, сброшенная с дирижабля принца Эдварда и несущаяся почти прямо на него.
Глава 65 Да здравствует король!
— …с болью в сердце я сообщаю скорбную весть: король погиб, отражая вероломную атаку бомбистов. Лучшие маги были на его стороне. Лучшие воины отечества защищали его. Лучшие леры вышли на улицы города, чтобы защитить его, но он все же пал. Это день скорби, это день боли, это день гордости за страну. С прискорбием сообщаю, что леры Игнисы, Фейны, Эвироки, Бредширы, Монты все, как один, встали на защиту трона и пали в неравной борьбе…
Губы Вик предательски задрожали — король сказал: «Игнисы». Он сказал во множественном числе. Эван не мог… Его исключили из рода. Тогда… Кто? Братьев у Эвана не было. Но это не мог быть Эван! Только не он. Стоявший рядом Грег сжал кулаки — о его родственниках тоже сказали во множественном лице.
Молодой король тем временем продолжал — его голос звенел от еле сдерживаемого горя или гнева:
— В этот тяжелый для страны миг только Верния протянула нам руку помощи. Только её сыны бились за нашу страну бок о бок с лучшими воинами нации. Принц Анри лично вел в бой флот дирижаблей и получил в бою тяжелое ранение — Тальма никогда не забудет этот подвиг.
Одли на этих словах резко раскашлялся. Впрочем, остальные констебли в зале были не в меньшем удивлении, стоя вслушиваясь в каждое слово, несущееся из далекого Олфинбурга.
— …братоубийственной войне между Тальмой и Вернией пришел конец. Отныне и навсегда между странами мир и верная дружба, тому порукой моя жизнь. Ваш король Эдвард Третий.
Алистер молчал. Себ залпом выпил кружку кофе и закусил от неожиданности жабером. Все боялись разбить тишину, разбавляемую только шипением радио. Вик заставила себя улыбаться: пока она ждет Эвана — он вернется. Он не может не вернуться. Печать на ладони молчала — тепло покинуло её. Брок положил руку на плечо Вик, а потом плюнул на приличия и прижал к себе:
— Он жив.
Вик выдохнула ему в костюм, куда-то в элегантно сложенный в нагрудном кармане платок:
— Я знаю.
Брок чуть отстранился и заглянул ей в лицо:
— Вот умница. Он жив — это все знают. Он вернется.
* * *
Эван пытался открыть глаза. Осколками посекло лоб. Кровь залила лицо. Ресницы слиплись, и руками не дотянуться, чтобы протереть веки. Горло свербело от пыли, кашель рвался из груди, болью отдавая в ребрах. Зажечь светляк не получалось — эфир молчал. Эван попытался пошевелиться, но тело пронзила острая невыносимая боль, вгрызаясь в позвоночник, как бешенный пес. Кажется, ему переломало ноги. Он не знал, сколько времени он провалялся без сознания. Надо двигаться. Надо пытаться вылезти — его ждет Вик. Он не останется в этой дыре, он выберется… Глухой болью в сердце вспомнился Фейн — ему такое не удалось. Он навсегда остался в катакомбах. Эван сцепил зубы — он не в катакомбах! Он где-то у развалин королевского дворца, он выберется хотя бы потому, что ему проще, чем Фейну.
Было темно. Или он все же не смог открыть глаза. Более темная тень, чем все вокруг, чуть подалась к нему, к его лицу, заглядывая куда-то вглубь души, и прошептала: «Живи!». Может, это Вик вспоминала о нем. Может, это демон выжил — не сгорел в черном эфире. А, может, это бред, предсмертные видения, и сейчас его душа, быть может, уже несется к богам, но он не сдастся, он все равно вернется домой, чего бы это ему не стоило! Он вернется!
Эван собрался с силами и попытался снова пошевелиться — ему нужно выбираться из-под завалов. На чью-то помощь рассчитывать не стоит — тут кругом беда. Он дернул рукой, обломки задвигались, обдавая пылью. Эван зашелся в жестком приступе кашля, сотрясаясь всем телом и чувствуя, как выкашливает кровь вместе с легкими.
Эфир молчал. Он по-прежнему был недоступен.
— …тут! Где-то тут! Живой! Тут!
Снова посыпалась пыль.