всему этому конец). Когда вы пытаетесь сконцентрироваться на том, что считаете важным, то вынуждены признавать свои ограничения, переживать опыт, который кажется особенно неприятным именно потому, что вы так сильно цените поставленную задачу. В отличие от зодчего из Шираза, который отказался переносить свою идеальную мечеть в несовершенный мир, вы отказываетесь от своих богоподобных фантазий и осознаёте нехватку власти над вещами, которые имеют для вас значение. Возможно, лелеемый вами творческий проект окажется вам не по способностям; может быть, сложный разговор с супругом, к которому вы готовились, обернется ссорой. И даже если все пройдет замечательно, вы не можете знать этого заранее, так что все равно пришлось бы отказаться от чувства, будто вы хозяин своего времени. Снова цитируя психотерапевта Брюса Тифта, вам пришлось бы пойти на риск почувствовать себя «в плену, без сил и ограниченным реальностью»{74}.
Вот почему скука может быть такой отчетливо, агрессивно неприятной. Обычно мы думаем, будто она возникает, когда нам просто неинтересно то, что мы делаем; на самом же деле это сильная реакция на глубоко отрицательный опыт: осознание ограниченного контроля над временем. Скука может настигнуть в самых разных ситуациях: когда вы работаете над крупным проектом, когда не можете придумать, чем заняться в воскресный вечер, когда ваша обязанность – пять часов подряд сидеть с двухлетним ребенком. Общее у них одно: они требуют, чтобы вы признали ограниченность своего времени. Вы обязаны жить согласно тому, как складываются события в данный момент, примириться с тем, что это и есть реальность.
Неудивительно, что мы ищем способы отвлечься в интернете, где кажется, будто ограничений не существует, где вы можете немедленно узнать о событиях, происходящих на другом континенте, изобразить себя так, как вам хочется, и до посинения листать бесконечные новостные ленты, бесцельно путешествуя по «области, в которой пространство несущественно, а время простирается в бесконечное настоящее»{75}, как выразился социолог Джеймс Дюстерберг. И правда, зачастую убивать время в интернете не так уж и весело. Но это занятие и не призвано развлекать. Его назначение – притупить нашу боль от осознания конечности времени, дать нам почувствовать свободу от ограничений.
Это также помогает понять, почему обычные стратегии борьбы с отвлечением внимания – цифровые детоксы, личные режимы проверки почты и т. д. – работают редко или недолго. Они подразумевают, что вы сами будете ограничивать себе доступ к вещам, на которые отвлекаетесь. По отношению к видам технологий, вызывающим самую сильную зависимость, это, конечно, разумно. Но такие способы не влияют на саму внутреннюю потребность. Даже если вы уйдете с Facebook, запретите себе заходить в социальные сети в течение рабочего дня или уединитесь в хижине в горах, концентрация на важном для вас деле, скорее всего, все равно покажется неприятно ограничивающей. Поэтому вы найдете какой-нибудь другой способ облегчить свои страдания, отвлекаясь на то, чтобы помечтать, лишний раз вздремнуть или – лучший вариант для гика производительности – переоформить список дел и реорганизовать рабочее место.
Суть в том, что сами отвлекающие факторы – это не главная причина, по которой мы отвлекаемся. Это просто места, в которых мы снимаем дискомфорт, вызванный признанием наших ограничений. Причина, по которой вам трудно сосредоточиться на беседе с супругом, не в том, что вы при этом тайком под столом проверяете телефон. Напротив, вы тайком проверяете телефон под столом именно потому, что сосредоточиться на беседе так трудно. Ведь для того чтобы слушать, нужно усилие, терпение и смирение, а то, что вы услышите, может вас расстроить. Ясное дело, проверять телефон приятнее. И если даже вы уберете телефон подальше, не удивляйтесь, если вдруг начнете искать другой способ игнорировать собеседника. Например, внутренне репетировать то, что вы скажете, как только тот закроет рот.
Жаль, что я не могу немедленно раскрыть секрет того, как искоренить желание отвлекаться. Не могу рассказать о способах избавиться от неприятного чувства, возникающего, когда мы стремимся удержать внимание на том, что для нас ценно. Беда в том, что они вряд ли есть. Самый эффективный способ бороться с отвлечением внимания – просто перестать ожидать, что когда-либо будет иначе, смириться с тем, что именно это неприятное ощущение присуще человеку, который посвящает себя сложным и важным задачам, вынуждающим его осознать, что наш контроль над собственной жизнью ограничен.
Но в каком-то смысле согласие с тем, что решения нет, и есть решение. В конце концов, Янг на склоне горы осознал, что стал меньше страдать лишь тогда, когда смирился со своим истинным положением, перестал бороться с фактами и позволил себе в полной мере ощутить ледяную воду на своей коже. Чем меньше внимания уходило у него на отрицание того, что с ним происходит, тем больше внимания он мог обратить на реальность. Возможно, моя способность к концентрации и рядом не стоит со способностью Янга, но я осознал, что такая логика применима ко всему. Спокойно погрузиться в сложный проект можно тогда, когда признаешь неизбежность дискомфорта. Следует не бунтовать против положения вещей, а направить больше внимания на реальность.
Некоторые дзен-буддисты считают, что все человеческие страдания коренятся в попытке игнорировать реальную ситуацию из-за того, что она сложилась не так, как нам мечталось или потому, что нам хотелось бы лучше контролировать процесс{76}. Осознание истины, что мы конечны и никогда не будем свободны от конечности, несет в себе весьма практичную форму свободы. Вам не дано управлять ходом событий. И парадоксальная награда за принятие ограничений реальности состоит в том, что они больше не кажутся такими уж ограничивающими.
Часть II
По ту сторону контроля
7
На самом деле у нас нет времени
Ученый-когнитивист Дуглас Хофштадтер знаменит, помимо всего прочего, тем, что открыл закон, позже названный его именем{77}. Этот закон гласит, что на любую задачу, за которую вы планируете взяться, у вас всегда уйдет больше времени, чем вы ожидаете, «даже если при планировании учитывать закон Хофштадтера». Иными словами, даже если вы знаете, что какой-то проект затянется, и учитываете это в своем графике, он захватит и запланированное дополнительное время. Из этого следует, что стандартный совет из области планирования – выделить себе вдвое больше времени, чем, по вашим подсчетам, должно понадобиться, – на самом деле к хорошему не приведет. Например, вы наивно полагаете, что на закупку недельного запаса продуктов у вас уйдет час. Но если, зная за собой привычку планировать чрезмерно оптимистично, вы отводите на это два часа, дело, скорее всего, займет два с половиной. (Эффект особенно очевиден в крупных масштабах: правительство Нового Южного Уэльса, остро осознавая, что крупные проекты строительства обычно затягиваются, выделило себе на первый взгляд более чем достаточные четыре года на строительство Сиднейского оперного театра. В итоге его строили 14 лет, а расходы на 1400 % превысили изначальный бюджет.) Конечно же, в законе Хофштадтера есть доля шутки. Но что-то в этом законе всегда вызывало у меня беспокойство. Потому что если это правда – а по моему опыту выходит, что так и есть, – то он предполагает нечто очень странное: что дела, которые мы пытаемся планировать, почему-то активно сопротивляются любым попыткам подчинить их нашим планам. Получается, что все наши старания быть хорошими планировщиками не просто проваливаются, но еще и вредят. Кажется, что сопротивляется сама реальность, как будто злой демон хочет напомнить нам, что он здесь главный, как бы мы ни умасливали его, встраивая в наш график дополнительное время.
Честно говоря, меня это, наверное, беспокоит даже больше, чем многих других, потому что я вырос в семье, можно сказать, помешанной на планировании. Мы из тех людей, которые любят как следует ко всему подготовиться, заглянуть как можно дальше в будущее; мы начинаем нервничать, когда вынуждены согласовывать свои действия с людьми, предпочитающими решать проблемы по мере их поступления. Если мы с женой получаем письмо от родителей с вопросом о наших планах на Рождество только в конце июня, можно считать, что нам повезло. И еще в детстве мне внушили, что человек, который