друга секретов. Уля, ты всегда всё первой мне рассказывала.
– Ты первая скрыла от меня последний челлендж, – упрекнула я подругу. – Вот скажи, я тебя об этом просила?
Мы обе знали, что нет. Мы обе знали, что секреты поставили под угрозу нашу дружбу. Кто-то когда-то сказал, что секрет имеет свойство разрастаться, как раковая опухоль. Чтобы скрыть правду, человеку приходится врать всё чаще и серьёзнее. Обезумевшие раковые клетки размножаются и захватывают всё больше места, вытесняя здоровые. Так и с враньём: человек в конце концов сам запутывается и уже точно не знает, где проходит граница между реальностью и выдумкой. Что же, я на себе ощутила, как мучительно врать близкому.
– Понимаешь, – пыталась в свою очередь объяснить я, – когда я переписывалась с Мишкой, то нравилась себе без всяких «но». Я чувствовала себя красивой, свободной, летящей. Когда готовилась к тому несостоявшемуся свиданию, даже стащила у мамы розовые замшевые туфли-лодочки! Понимаешь? Я! Я, которая везде, где можно, ходит в худи и кедах. Я себя и узнавала, и не узнавала одновременно. Мы же могли с Мишкой переписываться о чём захочешь. Всё остальное время, проведённое без него, я замечала интересные вещи, лишь бы потом написать ЕМУ. Я потому и с тобой стала меньше гулять.
– Я заметила… – вставила Тая.
– К тому же у тебя был Давид.
– Давид – это другое. Он – не подруга.
Я пропустила её фразу мимо ушей. Мне не терпелось вывалить все переживания, разделить их напополам, как раньше.
– Помнишь, год назад мы мечтали о парнях? – сказала я. – Портреты их рисовали. У тебя был широкоплечий, а у меня вышел почему-то кудрявый. Так вот, моя мечта сбылась. Я не про кудри, конечно. Так просто, как в сказке. Я, когда впервые увидела его фотографию, то подумала: «Это знак судьбы!»
– Ты же не веришь в знаки, – с упрёком проворчала Тая.
– Я тогда думать перестала. Не совсем, естественно, а так, как обычно. Когда вместо головы пчелиный рой, – продолжила я. – У меня как будто сердце в два раза увеличилось. Я могла переживать несколько чувств сразу. В меня… в меня будто веселящий газ накачали. Я просыпалась, и настроение всегда было весёлое. Было.
– Так значит, когда у тебя весёлое настроение было, я тебе была не нужна? – завелась Тая. – А как плохое…
Я понурила голову.
– Нужна, но…
– Просто посмотри на ситуацию моими глазами, – попыталась объяснить подруга. – Мы дружим, дружим и вдруг ты без предупреждения перестаёшь отвечать на сообщения и звонки. А если мы и говорили, то исключительно о Мишке_на_Севере. И ещё… из-за тебя у меня теперь аллергия на эти конфеты!
– У тебя же всегда аллергия на шоколад была.
Мы замолкли. Молчание навалилось на нас тяжёлым ватным одеялом. Под ним было сложно дышать.
– Ты тоже меня обманула, помнишь? – сказала Тая.
– Ты о чём?
– Устроила праздник за моей спиной. В какое положение ты меня поставила? Вдруг я была не готова ещё с тобой мириться? Вот скажи, зачем втаскивать в наши отношения других девочек?
– Я думала, лучше устроить вечеринку, когда много народу и весело, чем начинать напряжённый разговор наедине, – неумело оправдывалась я.
– Для кого лучше: для тебя или меня? – разозлилась Тая.
Меня как молнией прошибло. Я до сих пор и не подозревала, что её может что-то задеть. А сейчас посмотрела на ситуацию глазами лучшей подруги. Тая всегда казалась мне сильной, уверенной, бойкой. Со стержнем, который не ломается ни от сложностей, ни неудач. Это я всегда опиралась на неё, но никак не наоборот. Неужели ей тоже нужна моя поддержка? Неужели это я – эгоистка?
– Прости, Тай, – я подняла глаза на подругу.
Она всхлипывала.
– Мне действительно жаль. Я думала, что ты любишь праздники, конкурсы, что это – ключ к нашему примирению.
– Ты совсем меня не знаешь, – с горечью в голосе прошептала Тая.
Я понурила голову. Подруга говорила правду. Неприятную, но почему-то освобождающую. Признавать её было непросто. Но зато Таины слова принесли за собой облегчение, будто болючую рану смазали прохладной заживляющей мазью. Это была какая-то новая для нас откровенность: мы не трепались о ежедневных мелочах. Мы говорили про сильные чувства, про настоящую дружбу. Это было непривычно серьёзно и важно. Как у взрослых.
– Когда ты начала переписку с Мишкой_на_Севере, я почувствовала себя выкинутой, одинокой. Третьей лишней, – выпалила она.
– Тайка, Тайка, ничего ты не поняла.
Я потянулась, чтобы взять подругу за руку.
– Как ты можешь быть лишней? У меня для тебя особое место в сердце, вот тут, в левой половинке. С трёх лет! Ну, скажи, кто ещё согласится придумывать для меня бредовые челленджи? Кто будет присылать мемы на английском? Кому я буду дарить подарки на наши особенные субботы?
– Так они остаются? – первый раз за разговор позволила себе улыбнуться Тая.
– А то! Я твои подарки всё это время в шкафу складировала. Уже не помещаются.
– Улька, так ты не забывала меня!
– Забудешь тут, – притворно буркнула я. – Пошли ко мне чай пить.
– Только если без «Мишек на Севере».
– Обещаю!
Мы взялись за руки, как раньше.
Когда по три кружки чая было выпито, я сказала подруге:
– Иди, доставай! – и приглашающе распахнула дверцы шкафа.
Тая, увидев коробочку с золотистым бантом, завизжала и бросилась было к подарку (любит, сорока, всё блестящее!). Но вдруг остановилась и кинулась обнимать меня.
– Стой! Задушишь! – умоляла я остановиться.
– Клянись, что субботы останутся нашими! Даже… даже когда выйдешь замуж!
– Скажешь тоже! – засмущалась я и, хохоча, в шутку стукнула её подушкой.
– Пообещай, слышишь? – серьёзным тоном сказала подруга.
– Клянусь! – ответила я. – Но уговор, – поставила я взамен своё условие, – больше никаких челленджей!
– Клянусь! – сказала Тая.
И наши «улитки» с первого раза встретились «рожками».
1
I must do it (англ.) – я должна действовать.
2
Стокгольмский синдром – психологический защитный механизм, при котором жертва оправдывает действия агрессора и проникается к нему сочувствием, например, в случае захвата в заложники, похищения или применения другого насилия или угрозы его применения.
3
I must do it, mustn’t I? (англ.) – Я должна действовать, не так ли?