10
Андрей лежал в темноте с открытыми глазами и пытался прислушаться к звукам, доносящимся из коридора. Преуспеть в этом деле ему отчаянно мешал храп деда, с каждой минутой становящийся все громче и настойчивей.
— Вот елки зеленые! — шепотом выругался Андрей, когда трубные звуки с соседней койки приняли совсем уж громовую динамику, грозя перейти в львиный рык. — Степаныч! Ты что, озверел? Эй!
Дед на время стих, потом зарядил свой храп с новой силой.
Лера не возвращалась. Не приходила и Настя, хотя деду давно было пора колоть антибиотик. Андрей попытался заснуть, но сон не шел.
Он встал, натянул спортивный костюм и вышел в коридор. Там было тихо и пусто. Андрей бесцельно прошелся до дежурного поста и обратно, затем заглянул в сестринскую.
Лера спала, свернувшись калачиком в кресле. Голова чуть наклонена вбок, темные волосы касаются плеча.
Он, осторожно, мягко ступая, подошел, легонько провел пальцами по ее щеке. Она во сне чуть нахмурила брови, пробормотала что-то тихо и жалобно.
Андрей отвернул в сторону настольную лампу, чтобы свет не бил ей в глаза, и вышел, плотно прикрыв за собой дверь. Постоял немного, раздумывая, куда запропастилась сестра, и собрался было вернуться в палату, но в это время из ординаторской послышался голос Насти.
— Письмо я писала, — виновато говорила она кому-то. — Не заметила, как время проскочило.
— Ну, ты в своем репертуаре, — раздался другой женский голос, пониже. Андрей узнал в говорящей старшую медсестру. — Антибиотик надо точно по часам колоть!
— Да знаю, я знаю, — нетерпеливо сказала Настя. — Дайте карты.
— Держи-и… — Наталья растянула последний слог, явно зевая. — Чего стоишь-то? Иди.
— Я… — Настя замялась, потом неуверенно предложила: — Может… вы уколете, Наталья Макаровна? Больные-то спят уже, будить их, да еще и руки мои кривые… А вы…
— Ишь, хитрая! — резко перебила Наталья. — Нет уж. Проворонила время, сама буди и коли. Пора научиться, иначе зачем ты здесь, в отделении, для мебели?
— Просто спросила, — пробурчала Настя. — Уж и спросить нельзя.
— Ты спросила, я ответила. Иди работай, а я домой поеду. У меня попугай целый день некормленый.
Дверь распахнулась, и на пороге показалась Наталья, в длинном черном пальто, наглухо застегнутом на все пуговицы. За ее спиной маячила недовольная Настя с картами под мышкой. Увидев Андрея, она смутилась:
— Не спите? Я к вам сейчас приду. Скворцову укол полагается.
— Я как раз напомнить хотел.
— Незачем напоминать! — угрюмо возразила Настя, кинув настороженный и неприязненный взгляд вслед уходящей по коридору Наталье. — Идите к себе. У меня кроме вас еще три палаты.
Дед по-прежнему сипел, ворочался под одеялом. Андрей зажег свет, и Скворцов тут же открыл глаза.
— Что? Где? — Вид у него был совершенно ошалевший, волосы торчали дыбом, в углу рта запеклась струйкой слюна.
— Ничего, дед, — успокоил его Андрей. — Все О’кей.
Сейчас получишь свой укольчик и будешь в порядке. А то храпишь, как лев в джунглях.
— Я? Храпел? — расстроился Степаныч. — Ну, извини. — И вдруг испугался: — А кто дежурит-то? Настька, поди?
— Она.
— У, леший ее задери! Руки-крюки. — Дед, кряхтя, уселся на кровати, сверля нетерпеливым взглядом дверь. — Ну, где уж она там, мучительница? Съели ее, что ли?
Матюшина все не шла. В ожидании ее Андрей лег, погрузился в свои мысли. Рядом тихо ворчал дед.
Наконец дверь распахнулась и в палату вошла Настя, держа в одной руке лоток со шприцами, а в другой — медицинские карты. Вид у нее был растерянный и напряженный, будто ей предстояло решить какую-то непосильную задачу.
— Ты чего такая хмурая? — пошутил Андрей. — Шприц не можешь выбрать?
Настя на шутку не среагировала, мрачно взглянула на Андрея и подошла к старику.
— Только быстро, — приказал тот, — а то знаю я тебя, всю душу вымотаешь!
Настя так же молча сделала укол, приложила ватку и разорвала упаковку второго шприца.
— Вам тоже укол прописали. Внутривенно.
— Что за укол? — удивился Андрей. — Антибиотик?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Против аритмии. — Настя, набрав из ампулы лекарство, приблизилась к Андрею, и тот вдруг заметил, как у девчонки трясутся руки.
«Затравили ее, — подумал он с сочувствием. — Каждый только и делает, что учит. Может, ей и впрямь лучше бы завязать с медициной?»
Настя попала в вену неожиданно ловко и совершенно безболезненно.
«Пожалуй, можно и не завязывать, — решил Андрей. — По крайней мере, она не безнадежна».
Настя сложила шприцы в лоток, сухо пожелала спокойной ночи и ушла.
Андрей погасил свет. Дед тут же вновь захрапел, но теперь уже тихо, чуть слышно, уютно, так, что сразу стали слипаться глаза. Андрей повернулся на бок, накрылся одеялом с головой. Перед тем как уснуть, он подумал о том, что Лерка в своем репертуаре: все трясется над ним, как над ребенком, заботится, уколы какие-то придумывает. И сам удивился тому, какое неожиданное удовольствие доставляет ему эта заботливость.
11
Лере снилась тетка Ксения, совсем юная, простоволосая. На ней был вызывающе открытый сарафанчик: пара лямочек и легкий, почти невесомый, кусочек ткани. Из-под сарафана торчали голые, загорелые колени. Ксения смеялась, призывно запрокидывая голову, обнажая белые, ровнехонькие, точно на подбор, зубы, косила на Леру распутными глазами. И манила к себе, звала, приговаривала сначала тихонько, затем громче, настойчивей, повторяя на разные лады ее имя.
«Чего она хочет?» — во сне удивилась Лера, а тетка продолжала окликать ее уже совсем отчетливо, нетерпеливо: «Лера! Лера! Ну, Лера же! Валерия Павловна!»
«Что это она по отчеству?» — успела подумать Лера, и в это время Ксения приблизилась, обхватила ее за плечи, тряхнула с силой.
«Отстань! — пробормотала Лера, — что ты хватаешь?» И тут же проснулась.
В сестринской царил полумрак. Лампа, повернутая плафоном в стену, почти не освещала довольно просторную комнату.
Возле кресла стояла взволнованная Настя. Лицо ее было заспанным, коса растрепалась.
— Лера! Проснись!
— Что такое? — Лера резко выпрямилась в кресле. — Который час?
— Четыре утра.
— Как четыре? — ужаснулась Лера. — Ты почему меня…
— Я тоже заснула, — жалобно проговорила Настя. — Он меня разбудил.
— Кто — он?
Настя указала рукой на дверь. Лера глянула и зажмурилась: на пороге маячило привидение в широком светлом балахоне.
В следующий момент привидение хрипло закашляло, и Лера узнала деда Скворцова. На нем была белая больничная рубаха и такие же штаны, ярко выделяющиеся в темноте.
— Чего вы, Иван Степанович? — Лера, окончательно проснувшись, поднялась с кресла. — Настя, зажги свет.
Настя метнулась к порогу, щелкнула выключателем. Вспыхнул яркий, дневной свет, от которого в глазах сразу стало зеленовато.
Дед сделал несколько шагов к Лере, обходя стоящую у него на пути бледную как мел Настю.
— Сосед мой… — кивнул он на дверь, снова закашлялся, взялся рукой за грудь. — Боюсь, не помер бы…
— Как это? — обалдело переспросила Лера.
— Так. Лежит, глаза закрыты. И не дышит.
Тут, наконец, все происходящее стало связываться в Лерином сознании в единую картину. Испуганная, трясущаяся Настя, кинувшаяся будить ее, не успев даже зажечь верхний свет, оцепеневший старик на пороге, собственный четырехчасовой сон, на который она, Лера, не имела никакого права, то, что произошло до этого…
Лера, ни слова не говоря, кинулась из комнаты, Настя вслед за ней.
Андрей лежал неподвижно, лицо его было мертвенно-бледным, у губ сгустилась синева. Пульс почти не прослушивался, отдаваясь в Лерины пальцы слабыми, редкими ударами.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Настя, звони в реанимацию!
Настя умчалась.
Лера сделала глубокий вдох и, плотно прижимая свой рот ко рту Андрея, резко выдохнула, затем еще и еще, пока его грудная клетка не начала едва заметно подниматься.