Лера сглотнула, облизала пересохшие губы. Дальше следовало перейти к наружному массажу сердца. Никогда раньше ей не приходилась делать его на живом человеке.
Она положила ладони одну поверх другой Андрею на грудь, стараясь, чтобы пальцы не касались грудной клетки. Так учили их на занятиях по интенсивной терапии, чтобы уменьшить вероятность перелома грудины и ребер. Затем, не сгибая рук, Лера принялась толчкообразно сдавливать грудину, используя при этом тяжесть туловища.
Дверь распахнулась. В палату вбежали врачи из реанимационного отделения. Один из них, высокий, огненно-рыжий парень, оттеснил Леру в сторону от Андрея, дотронулся до сонной артерии, качнул головой:
— Паршиво. Пульса почти нет. Астма?
Лера кивнула.
— Значит, астматический статус. Срочно на каталку.
Лера в оцепенении смотрела, как Андрея перекладывают на каталку, вывозят в коридор. Рядом стояла Настя. Плечи ее то и дело вздрагивали, но глаза оставались сухими.
По коридору протопали скорые шаги, хлопнули в отдалении двери лифта, и вновь стало тихо. Тут только Лера заметила Скворцова.
Тот стоял у двери, прижавшись тощей спиной к самой стене, и смотрел на нее в упор.
Лере показалось, что он все знает. Что накануне поздно вечером он не спал, прекрасно слышал, что произошло в палате, и теперь молча обвиняет ее, признает единственной ответственной за состояние Андрея.
Она невольно опустила глаза. Старик, ни слова не говоря, проковылял к своей постели и лег. Лера потушила свет и вышла из палаты.
Она знала, что спускаться на второй этаж, где находилась реанимация, бессмысленно — все равно сейчас туда никого не пустят. Можно было лишь звонить по внутреннему телефону.
— Надо позвонить, — как бы угадав Лерины мысли, тихо сказала Настя.
Они набрали номер. Женщина, взявшая трубку, сообщила, что состояние поступившего больного критическое, прогноз неблагоприятный.
Настя, осторожно ступая, вышла из ординаторской.
Лера опустилась в кресло, в котором спала. Шоковое состояние, в которое ее ввергло внезапное пробуждение и известие деда об Андрее, постепенно рассеивалось. На смену ему пришло отчаяние: точно так же при сильных травмах боль ощущается не сразу, а по прошествии нескольких мгновений или даже минут, а до этого мы не можем осознать случившееся, не можем вдохнуть, произнести хотя бы короткое междометие.
Только недавно, увидев Андрея на постели без сознания, Лера не думала ни о чем, кроме того, что необходимо сделать для его спасения, не потеряв ни единой секунды, использовав все шансы и возможности.
Теперь, когда за его жизнь боролись врачи на втором этаже, она начала осознавать, что, может быть, потеряла его навсегда и виновата в этом сама.
Только сама! Как она могла забыть, что Андрей — прежде всего ее пациент, серьезно больной человек, немногим более месяца назад уже побывавший в реанимации!
— Лер, — нерешительно окликнула Настя, заглядывая в дверь, — бабульке Егоровой плохо. Подойдешь?
— Да. — Лера с трудом заставила себя встать.
Старуха, скрючившись, сидела на постели и плакала. По коричневым, морщинистым, как печеное яблоко, щекам медленно ползли прозрачные слезинки.
— Живот болит, — пожаловалась она. — Мочи нет, ровно кто кишки выворачивает наизнанку.
— Ложитесь, — Лера осмотрела бабку, но ничего подозрительного не обнаружила. Живот был мягким, явно не хирургическим, язык — чистым. Жара у старухи не было.
— Я вызову хирурга, — предложила Лера. — Пусть он вас осмотрит. Ничего страшного нет, но чтоб вы не волновались.
— Не надо хирурга. — Егорова вдруг крепко взяла ее за руку: — Просто посиди со мной. — Она вытерла слезы и глянула на Леру с какой-то запредельной тоской. Помолчала и прибавила просто и обреченно: — Помру я. Как Бог свят, скоро помру. Посиди.
Лера кивнула.
Она сидела на постели у старухи, машинально слушала ее тихое, невнятное бормотание, что-то говорила ей в ответ, а в голове ее неумолимо, непрерывно отстукивало: десять минут, двадцать, двадцать пять. Что там, на втором этаже? Почему молчит телефон? Становится лучше? Или…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Лера старалась гнать от себя эти мысли, но они лезли в голову снова и снова, неумолимо, настойчиво.
Наконец бабка успокоилась, глаза ее высохли, поза стала менее напряженной.
— Полегчало… — Она слабо улыбнулась, выпустила Лерину кисть. — Спасибо тебе, дочка. Страшно помирать-то. Вроде хорошо пожила, долго, пора и честь знать, а все одно страшно. Жуть берет.
— Вы отдыхайте, — успокоила ее Лера. — Все будет нормально. А хирурга я к вам все-таки пришлю. Чуть позже.
Она вышла из палаты и кинулась в ординаторскую. Настя стояла возле телефона, держа в опущенной руке трубку.
— Что? — одними губами выговорила Лера.
— Пока так же. — Она зябко поежилась, точно ей было холодно, и отвела глаза.
Лера взглянула на стенные часы — пять пятнадцать. Значит, Андрей в реанимации уже час, и никакого прогресса. Господи, как она могла заснуть так надолго! Не заснула бы, все было бы в порядке! Она зашла бы в палату к Андрею и заметила бы, что тому стало плохо. И Настя хороша — ведь просила ее разбудить через полчаса.
Настя, точно услыхав Лерин немой упрек, громко вздохнула и шмыгнула носом.
— Будем ждать, — сказала ей Лера, снова усаживаясь в кресло.
Они просидели у телефона три часа, почти не разговаривая друг с другом, только регулярно набирая номер реанимации. В восемь пришла Анна.
— Всем привет! — бодро поздоровалась она и принялась расстегивать короткую, бирюзового цвета дубленку. — Что новенького слышно?
Не дождавшись ответа, Анна с удивлением оглядела поникшие фигуры и бледные, убитые лица девушек.
— Случилось что-нибудь?
— Случилось, — тихо подтвердила Настя и, запинаясь, вкратце поведала ей про Андрея.
— Вот хренотень! — досадливо выругалась Анна и сняла дубленку. — С какой это радости? Он же на поправку шел, Светка с ним столько возилась после первого приступа! — Она взглянула на еще более побледневшую Леру и поспешно прибавила: — Да и ты тоже. Ты даже еще больше. Не могу взять в толк, как же это могло приключиться!
Лера и Настя понуро молчали.
— Ладно. — Анна натянула халат. — Вот что. Вы подождите, я пробегусь по своим палатам, а после еще раз позвоним туда. Минут через тридцать.
Она ушла. Глядя ей вслед, Лера почувствовала слабую надежду. Анна опытная, она сталкивалась с такими ситуациями не раз, она знает, что говорит. Если Анна спокойна, значит, есть шанс, что все обойдется.
Однако звонок через полчаса новых результатов не дал. Состояние Андрея по-прежнему было критическим, без прогнозов на улучшение.
Еще через пятнадцать минут в отделении появился Максимов. К тому времени у телефона в ординаторской собрался почти весь персонал, взволнованный печальным известием.
— Что за митинг? — Завотделением недоуменно оглядел столпившихся кучкой врачей и сестер, вполголоса обсуждающих положение дел, и остановил пристальный взгляд на Лере.
— Шаповалова ночью забрали в реанимацию, — ответила за подругу Анна. — Метаболическая форма астматического статуса. Состояние тяжелое.
— Шаповалова? — Уголки рта Максимова резко дернулись вниз, глаза сощурились, на скулах шевельнулись желваки. — Что за чертовщина! С чего?
Лера молчала. Анна пожала плечами.
— Так… — Заведующий быстро подошел к столу, порылся в стопке карт, выбрал оттуда несколько.
Давайте-ка расходитесь — и за работу. Где Наталья Макаровна?
— Ее нет, — ответила Настя. — Она сказала, что задержится утром.
— Ладно, — махнул рукой Максимов, — тогда, Лена, ты, — обратился он к медсестре Лене Соковой, — составишь мне отчет по полученным вчера лекарствам.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Лена кивнула. Народ постепенно исчез, в ординаторской остались лишь Лера и Анна.
— Прямо не знаю, что и думать. — Анна сочувственно поглядела на подругу. — Ты уж так-то не переживай. Паниковать еще рано. В прошлый раз откачали — и в этот справятся. У нас реаниматоры отличные, недаром со всего района по «скорой» именно к нам везут. — Она хотела что-то добавить, но в это время по коридору простучали каблучки и в дверь просунулась кудрявая головка санитарки Надюши: