— То есть, повсюду нами же изображены тигры, которых мы же когда-то истребили? — изумилась Гидра.
— Да. Иронично, правда? — они оба натянули поводья, чтобы ехать помедленнее по одной из ещё незастроенных аллей. Кусочек нетронутой природы сохранился тут не просто так: должно быть, его выкупил какой-нибудь купец, что ещё не взялся за застройку. Но, глядя на старинные тисы, Гидра чувствовала себя странно.
«К нему приходили паломники и волшебники», — повторила она мысленно. — «Могла бы и я как-нибудь попытаться обратиться к когда-то жившему здесь лхаму? Драконы — орудие мужчин, а колдовство — женщин, ибо требует не храбрости, но хитрости. Если отец прав, и я трусиха, надо идти своим путём пугливых. Но идти до конца».
— Ваше Диатринство? Могу спросить?
Гидра отвлеклась от своих мыслей. Она кивнула сэру Леммарту, но заметила:
— Давайте сперва спешимся, посидим на набережной.
Искиот тут же спрыгнул с седла рядом с парапетом, возведённым у монаршей части порта. Здесь было совсем немного возов и телег; каменная пристань предназначалась лишь для диатрийских кораблей, а не для торговых барж. Поэтому в тени плакучих ив можно было посидеть спокойно.
Гидра наклонилась к лошадиной шее, чтобы спешиться; и заметила, что сэр Леммарт встал рядом, протянув ей руку.
Не успев ничего подумать, Гидра оперлась о его руку и благополучно слезла с седла. Касание горячей ладони не вызвало в ней ни отторжения, ни страха.
И она невольно раскраснелась.
«Если ты знаешь, что тебя не посмеют тыкать и дёргать, трогать кого-то не так уж неприятно. Даже напротив».
Он постелил ей плащ на каменном парапете, и она села вместе с ним. И напомнила:
— Так что за вопрос?
— Про драконов, — сэр Леммарт посерьёзнел и уставился на пустой причал для монарших судов: в Мелиное не осталось ни одного корабля диатрина или марлорда. А затем вновь перевёл взгляд на Гидру. — Вам же доводилось наблюдать за ними?
— Ну как сказать, — Гидра скрестила пальцы, положив руки на колени. Ветер с реки приятно оглаживал её лицо. — Отец не позволял никому приближаться к их логову. Но если они сами отправлялись полетать, то да. У меня была подзорная труба — я смотрела за их полётом с балкона.
— А зачем они летали?
— Размять крылья, сменить обстановку. Или на охоту.
— На кого?
Лицо Гидры помрачнело, и она кинула на капитана хмурый взгляд. Тот кивнул, не дожидаясь ответа, и наконец задал свой сакральный вопрос:
— Как вы думаете, для них правда важна кровь Кантагара? Они лишь его потомков готовы считать не добычей, а друзьями?
— Думаю, да, — рассеянно ответила диатрисса. — Драконы видят, в чьих руках власть. Они равнодушны к простым людям, пока не голодны. И, возможно, из-за угасания кровей Кантагара больше нет драконьих всадников — драконы терпеливее к марлордам и диатрам лишь потому, что прекрасно понимают, что перед ними правители людей, а не кто-то ещё.
— Но в заветах Кантагара ничего не говорилось об одной только крови, — воодушевлённо отвечал сэр Леммарт. — Сказано, что говорящий с драконом должен сам быть драконом — амбициозным и гордым, но не сумеет превзойти в этом самих хищников. Потому он должен помнить, что пред драконом мал он, словно кот, и хитрость — его оружие. Но главное его отличие от обоих в том, что он ещё и человек, и оставаться им должен до конца. Будучи одновременно и тем, и другим, и третьим, он постигает все грани и мелкого, и великого, и только такие становятся доа.
Вдохновлённые речи капитана рыцаря на Гидру имели обратный эффект. Она понурилась. В книгах всё так и было написано; но какой в них толк, если даже достойнейший из потомков Кантагара, диатр Эвридий, прославленный отвагой и справедливостью, не сумел найти подход ни к одному из драконов? Не иначе как древняя кровь угасла в правителях вместе с Рэ-ей.
— Если вас кто-нибудь подпустит к драконам, то попытайтесь, — рассеянно ответила она. — У моего отца за проникновение в места их гнездования положено свежевание. Даже для самих Гидриаров.
«Он сделал для меня исключение, потому что мне было шесть лет. Он велел отнять только ноготь того пальца, которым я тронула хвост Жемчужного, приняв его за камень. Но он мне ясно показал, как это бывает».
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Ну, может, Лукавый не признает Энгеля, и я ему больше понравлюсь? Всё-таки у меня в роду есть доа, — куртуазно улыбнулся сэр Леммарт.
— Да, конечно, — закатила глаза Гидра. — Скорее небеса падут, чем кому-то не понравится Его Диатринство.
После этой беседы они вновь сели в сёдла и шагом отправились назад к Лорнасу. Необычайное оживление на улицах не спадало. Кто-то предпочитал покинуть город на побережье, ожидая, что сюда могут добраться захватчики; кто-то, наоборот, рисковал, чтобы в будущем стяжать богатство. Экипажи и подводы наполняли улицы, торговые баржи приставали и уходили, и непрерывный поток людей, товара и длинных брёвен не прерывался ни на мгновение.
Герольды на улицах трубили не только о назначении кошки Лесницы придворной охотницей, но и о том, что мечи всей Рэйки скоро будут созваны и присоединятся к диатрам. Чуть тише они объявляли о том, что в цепочке Золотых Гор осталось лишь три заставы, что ещё не были взяты врагами из Барраката. Но потом спешно добавляли, что как только драконы Энгеля и марлорда Тавра будут выпущены в небо над противником, это сразу же принесёт победу.
«А может, и нет, и это последнее лето Рэйки», — равнодушно думала Гидра. И поражение, и победа для неё были одинаково дурным исходом, а ожидать плохого она слишком привыкла.
Однако мысль о тигре Мелиное продолжала волновать диатриссу. Плотно поужинав в одиночестве, она села у себя в спальне, снова в неглиже, и достала из сундука свой простенький гримуар.
«Чтобы обратиться к духу какому, подношение собери: благовония ему по нраву, ленту золочёную, волос своих локон, да змееголовника три стебля. Место отыщи от людей далёкое, но духом хоженое, иначе в пустоту взывать будешь. А как отыщешь — умоляй или гневи, токмо гнев не забудь на чужого направить».
— Ну, гневить ещё и духов я, пожалуй, лучше не буду, — рассудила Гидра и посмотрела на отражение своего поджарого тела в стекле. Рассеянный свет свечи превращал её рыжину в золото, скрывал бледность и выгодно очерчивал тени вокруг груди. — Мне бы, напротив, с кем-то подружиться хоть раз в жизни.
Гидра всмотрелась в себя и вернулась к слегка помятым страницам.
«Как я отыщу место духом хоженое? Для этого надо владеть искусством видеть невидимое, притягивать воображаемое, приказывать неподчинимому».
Она вздохнула и решила, что попробует колдовство Тамры. И стала воображать себе, что теперь, поздним вечером, Лаванде приспичит принести ей чай с мятой. И что вот сейчас скрипнет дверь, и она зайдёт, заспанная, и скажет: «Простите, Ваше Диатринство, я забыла, что вы велели подать чаю, потому что сэр Леммарт рассказывал слишком смешные истории». Но как бы старательно она ни морщила лоб, до глубокой ночи ничего так и не произошло.
Только она собралась спать, как из-за окна вновь раздался сверхъестественный рокот козодоя. Уставшая, Гидра улеглась на свою постель в алькове и поглядела на сонную Лесницу в углу.
«Хоть бы она поймала этого крикуна, что ли», — исступлённо подумала диатрисса и немного подпихнула кошку ногой.
Но та даже не собиралась вставать. Она сонно облизнула лапу, которой затем провела по своей мордочке. Поэтому Гидре ничего не оставалось, кроме как лечь и уснуть, прикрыв голову подушкой.
5. Мелинойская комедия
Из-за долгого сна диатриссы завтрак был во время полдника. Состоялся он на балконе, под навесом от солнца, в присутствии обеих фрейлин. Девушки были, как всегда, милы и умеренны в еде, а Гидра начала день с отменной порции сахарного лунновира, на западе известного как лукума.
Аврора с улыбкой наблюдала за диатриссой, но лицо её омрачилось, когда она заговорила:
— Ваше Диатринство. Не хочу вас расстраивать поутру, но новости тревожные. Похоже, пока враг бесчинствует на границах, наши воины никак не соберутся под единым знаменем. Становится как-то неуютно на побережье, не находите?