Расположились в деревне Чекажевице. От деревни осталось пепелище. Запора, который был родом из Чекажевице, долго стоял на дороге, стараясь узнать знакомые места. Тропки, которыми он столько раз бегал, исчезли под грудами пепла и недогоревших обломков. Кругом валялись поржавевшие обручи сгоревших бочек, измятые ведра, в грудах пепла торчали спинки железных кроватей. Над всем этим, как упершийся в небо палец мертвой деревни, торчала черная печная труба.
Запора вернулся в лагерь злой и задумчивый. Никто не обращался к нему с вопросами, не расспрашивал о подробностях трагедии. Он присел в сторонке, охватил голову ладонями и молчал. Здзих поглядел в его сторону, хотел что-то сказать, но вовремя остановился. Сикорский на минуту отвлек его внимание от Запоры.
— Плохо дело с ногами, посмотри!
Здзих потянулся за фонариком, включил его и взглянул. Ступни и пятки Сикорского покраснели и вспухли.
— Стер!
— Да, видишь вот!
— Носки целы у тебя?
Сикорский развел руками.
— У меня их совсем нет!
— Ну что с тобою делать? — Здзих немного помедлил. — Подожди-ка!
Сикорский с удивлением смотрел, как Здзих стаскивает ботинки и снимает носки.
— Бери, — Здзих бросил носки на траву.
— Ты что? — возмутился Сикорский.
— Бери и не разговаривай! — И надел ботинки на босые ноги. — До Илжи дойду и так…
Раздался сигнал к выступлению. И снова отряд длинной цепью втягивался в ночь. Партизаны шли вдоль рельсов узкоколейной железной дороги. Ноги спотыкались о шпалы, под ногами шуршала щебенка. По обеим сторонам стоял лес, молчащий и пахнущий свежестью, маем. Люди двигались в этом зеленом туннеле тихо и почти бесшумно. Горец, Сашка и Береза шли впереди, за походным охранением. После двухчасового марша остановились на краю леса.
В поле поднялись два силуэта. Сашка вскинул автомат, раздался звук взводимого затвора.
— Стой, кто идет? — отрывисто спросил Береза.
— Свой!
— Пароль?
— Радом! Отзыв?
— Рабка!
Подошли ближе. Это оказались люди Локетка из Илжи. Они нервничали, боясь, что операция не удастся. Десятки предположений, каждое из которых в партизанской жизни могло быть возможным, наполняли их беспокойством за исход сегодняшней ночи.
В ожидании время всегда тянется медленно. Встреча, однако, произошла точно в назначенное время.
— Телефонные линии перерезаны. Все подготовлено, — поспешно доложили подошедшие.
Во мраке вырисовывались расположенные низко в котловине покосившиеся и прогнувшиеся избушки, над которыми высилась щербатая башня старого замка.
Майские ночи коротки. Необходимо было приступать к выполнению задания, так как с наступлением рассвета преимущество будет на стороне врага. Сашка собрал командиров, напомнил задачи, распределил обязанности.
Береза вместе с проводниками из Илжи двинулся в сторону складов, советские партизаны поспешили в направлении жандармского поста. Горец двинулся в сторону аптеки, банка и почты.
Юрек испытывал большое беспокойство: Горец выделил его в состав группы по охране шоссе со стороны Стараховице. Он кинулся в сторону города, стараясь убедить командира в необходимости его участия в операции в самых ответственных местах. Горец коротко отрезал:
— Приказ! Понимаешь?
Юрек медленно поплелся в указанном направлении. Группа залегла вдоль обочины шоссе, направив винтовки в сторону, откуда могла подойти к городу возможная помощь.
К складам подъезжали подводы. Партизаны из отряда Березы уже начали укладывать в них первые трофеи, когда в городе, где находился жандармский пост, раздался взрыв гранаты и затрещали автоматные очереди.
Жандармы скрывались за заложенными мешками окнами, ведя беспорядочный огонь. В соответствии с планом захват поста не предусматривался, необходимо было только парализовать его, не допустить, чтобы немцы могли сорвать операцию, главной целью которой были склады.
Неожиданная атака ошеломила гитлеровцев, которые, не зная сил противника, стреляли вслепую, куда попало, в ночь, которая внезапно стала угрожающе опасной. Вызвать подмогу было невозможно — телефонные трубки, снятые с рычагов аппаратов, молчали.
Окруженные со всех сторон, вынужденные рассчитывать только на собственные силы, немцы оказывали отчаянное сопротивление, как люди, которым нечего терять. Ни один из них не осмелился вырваться из этого пекла, ни один не пробовал уйти из окруженного строения.
А именно этого добивались партизаны…
Горец ударил ногой в дверь здания почты. Она была закрыта. Он сильнее нажал на нее плечом, упираясь ногами в порог. Дверь тихо затрещала, но не подалась. Какая-то тень мелькнула рядом и скрылась за углом. Горец крепче стиснул рукоять пистолета. Он всей своей тяжестью ударил еще раз в дверь.
За дверью послышался чей-то испуганный голос:
— Кто там?
— Откройте! Армия Людова!
Щелкнул замок. Двери распахнулись. На пороге стоял пожилой мужчина в нижнем белье, бледный от испуга.
— Спокойствие! Вам ничто не грозит…
Горец переступил порог почты.
Перед ним стояли люди, выселенные из Познаньского округа, а теперь используемые для работы на почте.
— Как пройти в контору? — спросил Горец.
Все поспешно указали на боковую дверь. Пораженные внезапным вторжением ночных пришельцев, они все еще не разбирались в том, что происходит и чего от них хотят.
Клен, который появился вслед за Горцем, смотрел на них, немного усмехаясь.
— Все из-за этой срочной телеграммы, — флегматично сказал он, жуя корку хлеба.
Горец взглянул на него.
— Что ты плетешь, какая телеграмма?
— Как это какая, командир? Гитлеру. Чтобы он нас куда-нибудь поцеловал!
Горец невольно улыбнулся: «У этого всегда что-нибудь на уме». Дверь в контору была открыта. За перегородкой, разделяющей комнату, стоял телеграфный аппарат. Здзих обеими руками поднял аппарат и со всей силой ударил его о пол.
— Заткнись, наконец!
Клен рьяно уничтожал почтовое оборудование. Познаньцы наконец пришли в себя. Испуг исчез с их лиц. Они были бы абсолютно довольны, если бы не страх перед возмездием со стороны немцев.
— Но…
Горец догадался, что они хотели сказать.
— Вам нечего бояться, — успокоил он их, — весь город в наших руках.
В направлении, где находился жандармский пост, раздалась новая автоматная очередь, которая была прервана взрывом гранаты.
— В комнату, где лежат посылки!
В темном помещении в несколько ярусов стояли посылки, приготовленные для отправки в Германию. Надо было их забрать.
— Подать сюда подводы! — крикнул Горец, высунувшись в окно. Под стеной снова мелькнула чья-то тень. Горец выхватил пистолет из кобуры, и в ту же секунду из темноты показалась улыбающаяся физиономия Сикорского.
— А тебе что здесь надо?!
— Я… я… так, к-командир… На… на всякий с-случай…
— А я уже тебе в лоб хотел пальнуть. И тоже на всякий случай…
Клен и Здзих выносили ящики с посылками. Их количество увеличивалось с каждой минутой. Горец бегло просматривал письма, предназначенные для отправки. Некоторые из них могли бы пригодиться. Он сунул в карман толстый пакет и осмотрелся кругом. Контора представляла собой живописное зрелище.
— Ну, теперь у вас будет отпуск! — шутя, обратился он к познаньцам. Те ответили ему улыбкой.
— А теперь в аптеку!
Одна из подвод направилась в сторону установленного пункта сбора, другая — к аптеке. Здесь дело обстояло значительно проще. На партизанские болезни всякое лекарство могло пригодиться. «От йода до касторки», — как говорил Клен. Дверь открыли быстро. На полках белели фарфоровые баночки, которые сгребали не глядя. Вату, бинты в беспорядке бросали в телегу. Одежда партизан пропиталась аптечным запахом, в носу щекотало от разных порошков. Грузили все подряд и как попало. Со всем этим должны были разобраться доктор Анка и советские врачи. Партизанам было приказано забрать как можно больше.
Здзих бегал от подводы к аптечным полкам. Двигал груды банок, бутылки и баночки. Глаза его блестели от избытка чувств и впечатлений. В отдалении, в городе, раздавались короткие автоматные очереди и одиночные выстрелы.
Основательно опустошенная аптека зияла пустыми полками.
Здзих вытирал со лба пот, он очень устал, но был рад.
— Ну, а теперь в банк! — распорядился Горец.
Возвращались в сторону города. Незнакомый житель Илжи добровольно сопровождал их по темным извилистым улицам.
— А может быть, командир, займемся воспитанием?.. — осторожно спросил Клен.
— Каким воспитанием?
— Ну, этих… фольксдойче… — Он уже вытаскивал тонкий, видавший виды ремень из поношенных штанов.
— Черт с тобой, — махнул рукой Горец.