class="p1">— Это место, куда была вставлена трубка в мое легкое, чтобы выкачивать кровь, которая меня душила.
Я поднимаю на него взгляд и хмурюсь.
— А вот это… — Он берет мою руку и подносит к своей голове. На затылке еще один шрам. — то место, где я головой врезался в дерево. Четырнадцать швов.
К моему горлу подступает желчь.
— Итан, какого черта...?
Он берет меня за руку и начинает играть с моими пальцами.
— После того, как я оставил тебя в наш выпускной год, я достиг самого дна во Франции. Шоу стало хитом, и я получал восторженные отзывы, но я не мог перестать думать о тебе. Я чувствовал себя таким виноватым из-за того, что подвел тебя. Снова. Как я уже говорил, я много пил. Ввязывался в драки.
Я киваю.
— В общем, после первого сезона шоу, нам дали неделю отдыха, прежде чем мы отправились в Италию. Остальная часть каста собиралась пойти на экскурсию по винодельням, но я не мог перестать себя чувствовать жалким ублюдком среди них, поэтому взял напрокат мотоцикл и просто… уехал. Бесцельно мотался по южной Франции, думая, что обладаю мировой монополией на ненависть к самому себе. Я обдолбанный садился за руль. Превышал скорость, а это еще тот безумный риск. Я был абсолютно не в себе. Я не думаю, что хотел умереть, но глубоко внутри… — Он смотрит на меня. — полагаю, я хотел причинить себе бо́льшую боль, чем причинил тебе.
— Итан…
Он качает головой.
— Жалкий, да? Так вот, однажды вечером, после того, как побывал во французском пабе, я решил пересечь итальянскую границу. Шел дождь. Переизбыток алкоголя, нулевая самооценка. Я чересчур быстро вошел в поворот и врезался в ограждение. Мой мотоцикл полетел вдоль дороги, перелетел через ограждение и рухнул на крутой склон. Уверен, по пути я задел каждое чертово дерево. К тому времени, когда все закончилось, мой шлем треснул, кожаная куртка была изодрана в клочья и было ощущение словно кто-то вонзил кинжал мне в ребра.
— О, боже…
— Я лежал там некоторое время, просто пытаясь дышать. Когда я пошевелился, то почувствовал такую боль, что чуть не потерял сознание. Мне удалось снять шлем, но на этом все. Болели плечо, запястье и грудь. Я чувствовал, как кровь стекает по моей ноге.
— И что ты сделал?
Он пожимает плечами.
— Я пытался понять, умираю ли я. И когда я всерьез подумал, что да, я неторопливо начал думать, плохо ли это.
— Итан…
Я беру его за руку и прерывисто вздыхаю.
— Знаешь, это странно, смотреть в лицо собственной смерти. Люди говорят, что жизнь пролетает перед глазами, но я этого не понимаю. Я видел только проблески воспоминаний с тобой. Они были настолько отчетливыми, что я мог протянуть руку и коснуться тебя. Я гадал, как ты отреагируешь на мою смерть. Будешь ли оплакивать меня? Или же обрадуешься, что я больше никогда не причиню тебе боль?
Пока я слушаю, волнение сжимает мою грудь. От мыслей о его смерти мое горло перехватывает .
Он ласкает мое лицо.
— Эй, все нормально.
— Как ты мог подумать, что я не буду оплакивать тебя?
— Я был не себе, и не соображал.
— Боже, Итан, если бы ты умер… — Я не могу закончить мысль, не говоря уже о целом предложении. Даже на пике нашей вражды, я не могла представить себе жизнь без Итана. Сама идея была неописуемо мучительна. — Ладно, расскажи мне, что было дальше до того, как я испугалась мыслей о смерти.
Он обнимает меня рукой и прижимает к себе.
— Не знаю, как долго я пролежал у подножия того холма. Точно бо́льшую часть ночи. Я то терял сознание, то приходил в себя и со временем понял, что там меня никто не найдет. Если я не сделаю что-то, то умру. Мне нужно было вернуться на дорогу.
— Но твои раны…
— Да, позже я узнал, что у меня было вывихнуто плечо, сломано запястье, три сломанных ребра и проколото легкое, а также сотрясение мозга и множественные рваные раны.
— О, боже мой! Как ты вообще двигался?
— Сила воли. Упрямство. Дело в том, что я знал, что подъем на этот холм будет самым болезненным из всего, что я когда-либо делал, но это было необходимо. Я должен был выжить, потому что иначе я никогда не смог бы заставить тебя простить меня, а это было недопустимо.
Он касается моего лица, нежно с благоговением.
— И так я поднялся. Каждый шаг отдавался агонией во мне, но я продолжал двигаться шаг за шагом. К тому времени, когда я добрался до вершины, я был уверен, что уже умер и попал в ад. Боль была нестерпимой. Мне удалось перелезть через ограждение, а потом я просто упал на дорогу.
— Как ты оттуда выбрался?
— Через пару часов меня нашел водитель-экспедитор и вызвал скорую помощь. Когда я очнулся, я был в больнице во Франции, обмотанный трубками с морфином. В палате были Элисса и заведующий труппой. Они сказали мне, что я был в отключке пару дней. Элисса была вне себя. К тому времени, она уже несколько месяцев читала мне лекции о моем пьянстве и саморазрушительных привычках. Когда она закончила кричать, она начала плакать. Я никогда не видел, чтобы моя сестра плакала так сильно.
— Конечно, она была расстроена. Она могла потерять тебя. Мы все могли.
— Но ирония в том, что мой образ жизни был… таким, словно я уже и так был мертв. Только несчастный случай вернул меня к жизни. Пока я восстанавливался в больнице, у меня было много времени подумать. Мне пришло в голову, что бо́льшую часть моей взрослой жизни, я занимался самоуничтожением. Расставшись с тобой во второй раз, я врезался в барьер своих дурацких страхов. Я знал, что, если не сделаю что-нибудь, чтобы побороть их и найти способ тебя вернуть, моя жизнь будет бессмысленной. Таким образом, я принял решение – жить. Как только я выписался из больницы, я разыскал психотерапевта, который специализировался на проблемах отказников и стал подниматься на этот чертов болезненный холм выздоровления. И вот я тут три года спустя. Испуганный, но благодарный.
Я тоже хочу испытать чувство благодарности, но я слишком зациклена на мысленном образе того, как он лежит на больничной койке, обмякший и с переломами.
—