Смеется, заходится безумным смехом Верховный Жрец. Смех его пляшет под древними сводами – мечется в катакомбах Лаахора, перестроенных из древних рудников, или гремит под изукрашенными чужими звездами и расписанными именами чужих звезд высокими сводами Йогдума. Смеются над глупыми смертными, назначенными в жертву, Верховные Жрецы, смеются все пятеро – давным-давно утратившие свои лица, укрывшие их под масками – хор из пяти безумных голосов, пятикратно умноженный дикий смех…
Они дошли до хижины Найриса – замшелой и скособоченной, но крепко, основательно построенной. Такая простоит еще не один год – несмотря на всю эту окрестную сырость и туманы. Вокруг нее сушились развешанные по ветвям сети, неподалеку, зарывшись носом в песок, покоилась длинная перевернутая лодка. В крошечном окошке хижины уютно горел желтый огонь.
По скрипучим ступенькам они поднялись, вошли, затворив за собой тяжелую дверь.
Найрис уже протягивал им кружки с горячим питьем. Местная разновидность травяного чая. Хоть и отдавала тиной, здорово согревала, спасала от сырости.
Северину даже понравилась.
На столе стояла клетка. Внутри перебирали многочисленными лапами, хищно щелкали клешнями лофкриты.
– Погляди на них, – сипло сказал Найрис. – Прямо как мы.
– Ты о чем, дружище? – Гирбилин отпил из кружки.
– Тоже хотят жить. Карабкаются, борются.
За окном темнело, слышался негромкий плеск реки, слитный звон мириад ночных насекомых. В очаге потрескивали дрова, по лицам Найриса и Гирбилина плясали блики огня, придавая их помятым, посеченным жизнью чертам что-то былинное, эпическое.
– Говорят, именно в такую ночь Бог однажды выходил к людям, – сказал Найрис, глядя водянистыми глазами на огонь в очаге.
– Ты говоришь про Тенабира?
– Я говорю про Бога, – проскрипел Найрис. – Тенабир лишь дух. Алчный, злой, но зато и сговорчивый. И хоть жизнь моя неотрывно связана с ним, и я верно служу ему, и всегда буду служить… К чему обольщаться? Он не Бог. Потому что Бог вышел к людям в рубище, и ноги его были босы. Но он был сильнее, чем все люди, обитающие в этом мире, вместе взятые.
– Зачем он явил себя?
– Он сказал людям: «Вы наивные дети… хотите крови? Даже крови тех, кто не причинил вреда ни единому живому существу? Хотите крови тех, кто избрал путь мира и недеяния? Кто трудится не покладая рук, пока вы ищите легкой добычи, яркой славы, громкой смерти?» Люди молчали, глядя на Бога. Не ведая, что ответить. «Пусть будет так, – сказал он, – пусть будут те, кто нападает, и те, кто защищается. Пусть всякий сможет нападать на всякого. Пусть звонкая монета станет ценой жизни любого, кто живет здесь. Вы будете взращивать поколения охотников за чужой жизнью и поколения охотников за охотниками. Пусть так. Пусть счет чужих жизней уравняется с золотом. Убивайте больше, и пусть никому не дано будет уйти от охотника… Будете ли вы счастливы?» Так он сказал.
– Что же ответили люди?
– Поднялся великий крик, стон и плач.
Гирбилин кивнул, отпил из кружки. Некоторое время молчали.
– Отчего же? – спросил Гирбилин. – Ведь люди этого и хотели?
– Оттого, – сказал Найрис. – Что Бог не назвал точной цены крови.
Найрис улыбнулся. В глазах его играли отблески пламени.
7
Возвращались они уже затемно.
Дардагиля, с его новостями о произошедшем в городе за время отсутствия Гирбилина (и главное – о Мурине! О Жанне!), так и не дождались. Видимо, задержали его какие-то неотложные дела.
Шли вдоль по берегу Мошкарицы, в сторону города. Хижина старого рыбака осталась позади. Виднелся издали только прежний ориентир – грибовидная старая башня над верхушками сосен.
Северин раздумывал над странными речами, которые вели Найрис с Гирбилином. Вспомнился еще один обрывок разговора.
Найрис указал им с Гирбилином на корзинку, в которой копошились мокрые, поблескивающие в свете очага, перебирающие многочисленными конечностями ракообразные.
«Как думаешь, Гирбилин, кто одержит верх?»
Лоснящийся красно-черный лофкрит отбивался от нескольких разномастных рачков.
«Лобрикусы… Ставлю на них – возьмут числом».
Найрис заломил густую бровь, прищурил прозрачные глаза:
«Побеждает тот, у кого есть цвет. Всегда так было. У лофкритов он есть. А у этих?..»
«Все еще вспоминаешь Аррет?»
«А как забыть? Запах гари. Запах смерти. Пепел падает с неба, как снег. Все, о чем мечтаешь, – капля чистой воды. Красное и черное. Тьма и пламя… И пепел шелестит на языке. Застревает в зубах. Скверные были деньки, а?»
«Бывало и хуже, Найрис. Всегда есть – куда растянуть это хуже…»
«У них, у тех, кто нам противостоял, цвет был – черный, как ночь. Красный, как кровь. Вот почти как у него…» Найрис кивнул на лофкрита, атакующего клешнями своих соседей по клетке. «Все они знали свой цвет, а мы? Разношерстная толпа, охотники за кровью и удачей, самые отъявленные и отпетые. И каждый бился сам за себя. Ведь тогда мы еще не знали…»
«Что побеждает тот, кто точно знает свой цвет?»
«Быть может… Кто скажет точно?.. Во всяком случае, хоть чему-то мы научились на Аррете, в этом ты прав. Всегда есть, куда растянуть это хуже…»
Северину не всегда было понятно, о чем они говорят. Порой становился весело, порой тоскливо. Но скучно не было.
Он так и не понял, сговорились старые приятели, о чем хотели, или нет? Или целью Гирбилина вовсе не было заручиться поддержкой прежнего боевого товарища в предстоящих поисках Мурина и Жанны? И эти двое, совсем как обычные люди, просто-напросто хотели повидаться и поговорить по душам…
– Повертай к северу! – истошно завопили за спиной. – Вижу их!
Внезапно и резко. Так, что Северин не успел даже испугаться.
Следом ударило.
Берег, ранее тихий и безмятежный, обратился в море огня.
В лицо ударили искры, обсыпало комьями земли, забрызгало вскипевшей водой.
Гирбилин налетел на него, выталкивая с линии огня. Они кубарем покатились по мокрому песку.
– Не мажи-и-и! – проорал, растягивая, все тот же голос, молодечески-задорный, азартный. – На ветер правь, левей!
Ударило вновь. И совсем близко.
– В кольцо забирай, погнали!
Прибрежные заросли сухостоя озарили вспышки. Чередование голубого и зеленого света.
Северин, прокашлялся, сплюнул песок. Рядом снова полыхнуло – он зажмурился. Перекатился наугад. Гирбилина потерял из виду.
– Вижу его, вижу! На тебя выходит!
Северин судорожно, всем телом, вжался в песок.
– Дожимай, не томи! Тут логово ихнее близко…
Зашелестели, затрещали высокие травы. Лязгнула сталь. Послышался вскрик – короткий и пронзительный.
– Чево там?!
– Зацепил меня, гадина! Бра-атцы, помираэ… – прервалось коротким всхлипом.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});