батюшка с утра выглядит смутьяном:
Он разоблачился, в смысле рясу снял,
И сидит в обнимку со стаканом.
А самогонка местная – зараза ещё та,
Мозги вместе с ногами заплетает.
Из брюквы сотворённая бурда
Силачей с двух кружек вырубает.
А батюшка у нас был хилый и субтильный,
С жиденькой причёской, собранной в косичку.
Его образ маложильный и стерильный
Напоминает птичку-невеличку.
А ведь были настоящие попы —
Бородатые, мясистые, с наливными мордами,
Они жрали всё: от сала до яичной скорлупы,
А самогон пивали только вёдрами.
А наш батюшка сегодня захворал,
С ним матушка решила разводиться:
Он очень мало денег получал
И ничего не мог, кроме как молиться.
Комедийный Старый Новый год
Не бывает двух истоков у времени,
Ведь даже теменные кости слиты в один шов.
Всадник времени кочует в одном стремени
По иллюзиям реальности и предсказаниям снов.
Восстало Хамово отродье
Посрамить деяния Творца,
Свою прихоть стасовав под «Новогодье»
С подачи полоумного царя.
Рождество и исчисление Земное —
Не один и тот же поворот.
Если Рождество с шестого на седьмое,
То Новый год лишь через восемь дней придёт.
Это Божий Сын рыдал под обрезанье,
А его Небесное Иисусом нарекло.
В тот день, когда явился Агнец на закланье,
К людям время искупления снизошло.
А для нас комичен Старый Новый год,
Он с каждым разом всё смешнее и смешней.
Мы давно попали в этот переплёт,
Но не стали ни умней и ни трезвей.
Самовразумление и самосотворение —
Дороги наши грубы и тернисты,
Но покаяния, любви и вдохновения
Убоятся только атеисты!
Кто он?
В жизни современной есть такая личность —
То какой-то сказочный антигерой,
Он не скрывает свою архаичность
И не бывает ни добрый, ни злой.
Его принципом было иметь половину,
А умеренность считать психической зрелостью.
Он справедливость понимал, как середину,
А в разговорах отличался логикой и смелостью.
Ему претила благость намерений,
Он реагировал только на поступки,
Не принимал каких-либо сомнений,
И не в его традиции были уступки.
Ему пятое Евангелие кто-то диктовал,
А времена года меняли друг друга.
А он всё время Царя в гости ждал,
Не выходя из своего же полукруга.
Он всё время за нас пытался просить,
А сам не учил ни любви, и ни горю.
Он был призван наш атеизм тащить,
Ползя на коленях к Мёртвому морю.
Всегда успевайте и ничего не упустите,
Всему, что имеете, кончается срок,
Но вокруг себя внимательно смотрите:
Возможно, рядом с вами говорит пророк.
Лукоморья больше нет
За спиленным лесом и гнилым болотом,
У пересохшей реки, что за плешивым бугром,
Вот именно там, за правым изворотом,
Прятался мрачный дом.
Он очень походил на каталажку.
Тут никого не ждут на чаепитие,
Хотя все двери были нараспашку,
А над ними вывеска кривая «Общежитие».
Тут не знают страха и заботы,
А они от перестройки пострадали,
Трудно им без творческой работы,
Но им теперь с бюджета помогали.
Их регион был глубоко дотационным,
Здесь жили упыри, вампиры и даже людоеды.
Они все пропитали запахом зловонным,
Зато не пропускали бюджетные обеды.
Спонсоры всегда подгоняли сладости,
И их заказы выполняли без задержки.
Здесь знали про их тайные похоти и слабости,
И всегда готовы быть группою поддержки.
В сказочной избушке Бабушки-яги
Любили задушевные беседы,
А в «Общежитии» у высохшей реки
Ждут свои заказы людоеды.
Миру – Мир
Селёдка прямо млеет от репчатого лука,
Пар́ит кастрюлька сваренной картошки,
И тут же – принесённые без шума и без стука
Две пол-литровые бутылочки «Перцовки».
Так в бараке отмечали юбилеи,
Когда нам – «Лимонад» и рассыпчатая слойка.
Сегодня в мой дневник не заглянули,
А там по поведению снова была двойка.
Отцу на праздники отгулы не дали отгулять
За то, что возражал общественному мнению,
И даже куда следует хотели написать,
У него, похоже, тоже два по поведению.
У нас свой чайник браги и «Север» плесневелый,
Да ещё огромный двор без окон и дверей.
Он не умел прощать, но был отчаянным и смелым,
Школой рано повзрослевших сыновей.
А Кобзон поёт для тех, кто не дорос
И не понял истинной цены,
А жизнь требует ответить на вопрос —
Хотят ли русские войны?
А мы курили «Север» плесневелый
И хотели Мира во всем Мире,
А что народ наш всех сильней и самый смелый,
Нам было ясно, как дважды два (четыре).
Мундир
Резко повернулся – закружилась голова,
Ответил резко – сердце закололо,
А когда ещё и снег не лёг на Покрова,
Уже не обошлось без валидола.
С ним явно что-то было не в порядке,
Если забыл, что означает седьмое ноября.
Он против всяких нарушений в распорядке,
Но, верно, вилки и ножи прячутся не зря.
Его, наверно, хворь какая-то пленила,
Он свой мундир парадный выкинул в окно,
Но его опять соседка притащила,
И ей опять за это строго