Гонконга.
Риддик от злодеев космос очищает,
На Диком Западе шерифы и ковбои,
А где-то Джеки Чан драконов побеждает,
Всё – суета сует, а этих нам – в герои.
Но наш герой – правильный и твёрдый
В «Семнадцати мгновениях весны»,
Тоже кем-то из фантазий сотворённый
Как пример моральной чистоты.
Он же чуткий, человечный, убеждённый,
В фильме «Доживём до понедельника»
Живой, понятный и влюблённый,
Нам видится иконою отшельника.
Огромное чудовище утешится блондинкой,
Летящего к свободе Икара обескрылят,
А наш герой всё время будет невидимкой,
К нему всегда идеи нужные пришпилят.
Героя невозможно преподать,
Их нам дарит Матушка-землица,
Этого нельзя ни предложить, ни навязать,
Они могут только в сердце поселиться.
Горбатые
Не у всех прошли впустую годы молодые,
Но мудрость только с возрастом пришла,
Когда себе горбы нажили золотые,
Позабыв, зачем их мама родила.
Им бы взяться за дела благие,
Но они не знают праведных путей.
Кого-то приютят совсем чужие люди,
А где-то забыли лица друзей.
Ладят гроб из сосновой доски,
И стружкой кучерявятся рубанки.
Когда ноги суют в сапоги,
Никто не спрашивает мнения портянки.
Тех будут до гроба жевать,
Кто портянкою быть согласится,
Им где скажут, там и будут воевать
И нощно своим идолам молиться.
А тех, кто щеголяли в золотых горбах,
Чтобы не воняли, сбрызнут дихлофосом
И похоронят в дорогих гробах.
Эти тоже мрут, вопреки прогнозам.
Для жизни не написана инструкция,
Она просто проплывает день за днём:
Где-то – это экзекуция, а где-то – проституция,
Каждого по-разному помянем,
но только не за каждого нальём.
Грошик золотой
У него под гору – ноги колесом,
А на горку – как калека с костылями.
Где-то в жизни мчались скакуном,
А где-то прокрались с закрытыми глазами.
Из стволов, как из калош, кислым завоняло,
А на закуску смастерили кукиш наливной.
Тут же рядом совесть в дурачка играла,
А по столу катался грошик золотой.
По трамвайным рельсам размазали рассудок,
Кто-то нехороший крутит патефон.
Никого не узнают в это время суток,
И под бледным фонарём качается фантом.
На мормышку клюнула гадкая мыслишка,
И в приправу перетёрли лавровый венок.
В грязной луже плавает сберкнижка,
И все стороны примирит увесистый пинок.
Кому отрежут уши, кому язык «подрежется»,
И блестит боками грошик золотой.
Сегодня там кредитами утешатся,
А завтра сами завербуются в конвой.
На стройке Вавилонской – ударная работа,
Там также рулит грошик золотой.
И если по окопам прячется пехота,
То кто-то обязательно кормится войной.
Железом по стеклу
Кто-то по стеклу шоркает металлом,
Он, наверное, лихо пытается будить.
А те, кто рядом, уподобившись шакалам,
Норовят побольше откусить.
Прожорливый шакал не может подавиться,
А лихо никого не напугает.
А если кто-то не умеет объясниться,
Пускай один за это пострадает.
Где она – природа человека?
То, что нужно говорят марионетки,
А кто себе намерил по два века,
В себя вживляют стволовые клетки.
Толком ничего не разглядели,
Когда в чужие письма заглянули,
Но с нас тоже ничего не поимели,
Мы свои жиры в корсеты затянули.
Они исправно свои роли исполняли,
Не подозревая, что живы другие мнения,
А так как ничему не присягали,
То и не боялись отлучения.
Кто голове своей руками помогает,
Тот просто не пойдёт на разворот,
Чтобы разглядеть, как дьявол искушает
И просит расплатиться наперёд.
Заживо
У деревенских петушков гребни приморожены,
Собака с кошкой голодают – брошены.
К чуть тёплой печке жмётся старый дед,
У него пустая тюря на обед.
Коптит вонюче и угарно керосинка,
В бочке прокисает рябиновая брага,
А на стенке в рамочке картинка
Усатого бойца ежовского Гулага.
Он при чинах на Колыме служил,
Вредителей и контру изводил.
Дед через тряпку грязную браги нацедил
И беззубым ртом с собой заговорил.
О том, как правильно своей стране служил,
Как ревностно и точно приказы исполнял.
А скольких только сапогами до смерти забил,
Никто и никогда не подсчитал.
Он захлебнулся брагой и замычал, как вурдалак,
И керосинка покатилась на лежак.
А смерть стоит и как всегда молчит,
Наверно ждёт, что эта нечисть заживо сгорит.
Нам всем расписаны какие-нибудь роли,
И наша школа – это коллектив.
Нас хитро избавляли от свободы воли,
Кого-то запугав, кого-то прикормив.
Кривые зеркала
Много было и царей, и сумасшедших,
Что временем пытались управлять,
Они не видели себя в числе отцветших,
И уж никак не собирались умирать.
В современном мире таких не перечесть,
Кто всё-таки пытается время обхитрить.
Им гордыня не даёт увидеть всё как есть,
И они должны по статусу время победить.
А пока не удаётся победу одержать,
И физики заняли глухую оборону:
Время просто взялись искривлять,
Каждый под свою отдельную персону.
Трудится хирург и косметолог,
Оттуда убирают, а где-то подставляют.
А улыбка во весь рот – это