сбежались придворные во главе с верным Лодевиком.
Страшен был Филипп Добрый в бою, но таким страшным и свирепым, как сейчас, Филиппа еще не видали. Глаза мечут молнии, из горла рвется не то рев, не то рык. Даже преданный граф Грутхузе, славившийся своим бесстрашием и отвагой на поле брани, на сей раз не осмелился приблизиться к патрону.
— Найти! Найти! Казнить! Немедленно! — продолжал, задыхаясь от душившей его ярости, выкрикивать герцог.
«Как бы прибрал его сейчас Господь. Не мальчик ведь уже. Седьмой десяток», — мысли Лодевика метались.
— Ваша Светлость, отдайте мне приказ. Я почту за честь найти для Вас кого угодно! — наконец, взмолился граф и опустился перед герцогом на колено. — Вы знаете, кто Вы для меня! Я за Вас жизнь отдам!
— Художника. Рогира. Найти. Ко мне, — и, не договорив, багровый от гнева Филипп грузно осел на пол. Пот мелким бисером выступил на разгоряченном лбу, на губах пузырилась пена, руки мелко подрагивали.
— Лекаря! Лекаря! — послышалось со всех сторон.
Спустя несколько часов перевернувший все в городе вверх дном, Лодевик вошел в опочивальню Его Светлости.
Герцог бледный с прилипшими к мокрому лбу волосами слабо кивнул вошедшему графу и жадно впился в него глазами. Лодевик почтительно поклонился, поцеловал руку Его Светлости и, понимая, на какой вопрос герцог ждет ответ, начал рассказывать.
— Нигде нет. Этот мерзавец действительно бежал, — при этих словах Филипп судорожно вздохнул и закрыл глаза. — Бежал не один. Со своей супругой, детьми и даже с подмастерьем. Все это указывает на подготовленный и тщательно спланированный побег. Я, Ваша Светлость, взял на себя смелость найти и заковать всех, кто виделся с узником во время его заточения в Вашем замке. Завтра казню. Собственными руками. И не возражайте, — почти нежным, сыновьим жестом погладил граф вдруг вздрогнувшую белую руку Филиппа.
Если бы не слабость, которая сковала все члены герцога, если бы не темная тяжесть, которая давила на лоб, беспощадно вдавливая глаза в череп, Его Светлость удивился бы тону графа Лодевика. Его голосу. Граф, будучи человеком суровым и немногословным, будучи благородным рыцарем, за которого лучше всего говорит его меч, второй раз за день мог бы поразить герцога.
В первый раз граф дал себе волю сегодня утром, когда так горячо обсуждался предстоящий Пир Фазана. Ох, состоится ли он теперь?
А второй раз был сейчас, когда в голосе, в каждом жесте и во всем виде Лодевика сквозили нежность, забота и, вместе с тем, страх за жизнь обожаемого патрона, скрытая ярость из-за невозможности быстрого отмщения.
Герцог снова еле заметно кивнул, призывая графа продолжать.
— В доме Рогира на пороге я нашел расписку. По всей видимости, кто-то в спешке обронил. Вернее, часть расписки. Остальное затоптано и не представляется возможным разобрать какие-либо буквы. Да и в найденной части прочесть можно только подпись «Его Сиятельство, Герцог Урбинский», — закончил Лодевик, с поклоном протягивая бумагу патрону.
— Одноглазый, — хрипло выдохнул Филипп и лишился чувств.
Часть V
Глава 1
Александра Сергеевна, нагруженная сумками, победоносно вошла в квартиру.
— Я намерена вас баловать. Вас, Василиса, за добычу, которую Вы привезли из радостного дома (Василиса, конечно, рассказала в телефонном разговоре тетке про дом, старушку и письма). Тебя, Марфуша, за просто так, — сказала она торжественно и важно, как переходящее красное знамя, вручила тяжелые сумки Василисе.
Та тихо крякнула, принимая дары, и решила, что тетка по утрам тягает гири, вместо зарядки, коль так легко носит такие тяжести. В сумках оказались заморские деликатесы.
— Понимаю, понимаю, — обратилась Александра Сергеевна к Баб Марте, — что с твоими блюдами ничто не сравнится, но предлагаю отведать и иное.
И она стала доставать из сумок свертки, пакеты и кулечки. Василиса аккуратно извлекала ароматно и вкусно пахнущие пряными и необычными специями яства и раскладывала их по тарелкам. Пакетики же откладывала отдельно стопочкой, как мать учила. Александра Сергеевна посмотрела на стопочку, потом на Василису и как бы ненароком в сторону заметила: «Вот только скажите, что Вы их стираете. Придушу собственными руками».
Василиса облегченно вздохнула и легкой рукой стряхнула стопочку в ведро. Она с детства ненавидела ритуал стирки и сушки пакетов, но ослушаться мать боялась.
Пообедали. Александра Сергеевна с удовольствием, Василиса с восторгом, а Баб Марта сначала с недоверием, а после того, как распробовала новые блюда, с воодушевлением и радостью. После обеда Баб Марта по своему обыкновению прилегла, а тетка с племянницей отправились в кабинет разбирать письма и бумаги, привезенные Василисой.
— Да, почерк замысловатый. Но я видела на своем веку и более изощренные варианты, — сказала Александра Сергеевна, рассматривая конверты.
Письма ничего особенного собой не представляли: обычные разговоры о погоде и ценах на макароны и сахар. А вот подписи отправителей и адрес заинтересовали обеих исследовательниц. Некие Мура и Капа, называющие старушку-художницу сестрой, проживали в Ленинграде. Да не где-нибудь, а на Мойке 12! Последнее письмо датировалось 1989 годом. Видимо, потом переписка прекратилась.
— А давно ли Вы, уважаемая родственница, были в городе трех революций? В Северной Венеции? В городе белых ночей? — обратилась Александра Сергеевна к Василисе, лукаво улыбаясь. У тетки после вкусного обеда было отменное настроение, и Василиса решила поддержать игру.
— Не имела ранее возможности, скудны были средства, — отбила она пас в стиле Тредиаковского, ставя в слове «средства» ударение на последний слог.
Тетка удовлетворенно хмыкнула. Она давно заметила, что Василиса все больше и больше становилась похожей на нее. Речь племянницы, на радость строгой Александры Сергеевны, выровнялась, а чувство юмора стало прямо-таки блестящим. «Девочка в нашу породу пошла», — не без удовольствия подумала тетка, а вслух сказала: «Отлично. Едемте».
Глава 2
Сидя в купе поезда, пили чай с лимоном из толстостенных стаканов с подстаканниками, ели заботливо упакованные Баб Мартой медовые пряники, и разговаривали.
За окном проносились деревеньки и поля, одинокие станционные домики и леса. А на столике уютно позвякивали ложечки в стаканах, да тихонько посапывал сосед на верхней полке. Разговор, как обычно, начавшийся с перечисления тайн книги с единорогом, перетек в гипотезы о Капе и Муре.
— Я бы не стала сильно надеяться на то, что эти Капы и Муры еще живы. А если и живы, то предполагаю, что дамы довольно пожилые, и нам крупно повезет, если хоть одна из них окажется в здравом уме, — рассуждала негромко Александра Сергеевна. — Но чем черт не шутит? У нас все равно вариантов не много. Попробуем что-нибудь узнать.
— Что за имена такие? — полюбопытствовала Василиса. — Ну, можно