Донесение, отправленное курьером с особым поручением, имело секретное приложение.
"Владелец вышеупомянутого судна имеет возможность и желание предложить Российской империи ряд технических совершенствий различной направленности, включающих судостроение, двигателестроение, развитие беспроводной телеграфической связи на иных (голосовых) порядках, а так же новейшие научные и практические разработки в сфере медицины и химической промышленности.
В связи с чем предлагаются действующие образцы и изделия в сопровождении инженеров-специалистов в количестве двух человек.
Настоятельно рекомендую (подчёркнуто) без попустительства донести сии сведенья до самого Государя императора, так как иные прожекты опережают своё время, а так же применимы в военном деле.
Считаю обязанным предупредить, что аналогичное уведомление отправлено губернатором Архангельской губернии Бюнтингом Н.Г. министру МВД В. К. Плеве'.
Надо сказать, что гости из будущего настояли, чтобы ни устно, ни письменно в донесении об их истинном происхождении ни в коем случае не упоминалось. Что откроются они уже непосредственно либо самому царю, либо его близкому окружению по обстоятельствам.
Поэтому на данном этапе количество людей в Российской империи и в частности в Архангельской губернии, знавших о секрете пришельцев из будущего, насчитывало всего четыре человека — офицеры (унтер) со "Скуратова", полковник Бруннеман и губернатор Бюнтинг Николай Георгиевич.
У этих четырёх сложилось приблизительно одинаковое отношение и мысли по поводу открывшихся невероятных знаний и даже самого факта путешествия через время. Однако ж всё одинаковым быть не могло.
Полковник Бруннеман, где-то человек прямой и грубый, однако не лишённый прозорливости, после того как справился с оцепенением, сразу увидел первое, лежащее на поверхности, из того о чём рассказали потомки — катастрофу флота на Тихом океане и как следствие проигранную войну. Поэтому с завидной скоростью понял необходимое — как можно быстрей донести эти сведенья до Петербурга. В том числе надеясь, что его быстрые решения будут оценены начальством по достоинству.
Со всей решительностью сумев убедить в содействии и губернатора.
А ещё он понимал, что это ТАЙНА, за которую запросто можно поплатиться головой. Однако не жалел, сказав себе:
"Прикоснуться к такому и узнать — уже жизнь прожил не зря"!
Для Николая Георгиевича Бюнтинга, который едва вступил в должность главы Архангельской губернии и совсем ещё не освоился на новом месте, событие свалилось ошеломительно, как снег на голову.
"Наверное, признак любого чиновника во все времена — осторожность. Не опрометчивы ли мы? Не поторопился ли я"? — Задавался потом вопросом Николай Георгиевич, и хорошо, когда днём, хуже, когда перед сном в опочивальни — тогда ещё долго и нудно ворочался, прежде чем успокоиться.
Первые две недели была ещё свежа память о грандиозности, фантастичности истории, мысли находились во взвинченном состоянии, хотелось что-то делать, продвигать, суетиться.
Но дни шли и впечатления, невероятно сочные и яркие картинки на маленьком экране пришельцев, как и вся описанная, рассказанная картина в целом стиралась, пряталась в перифериях памяти, задаваясь вопросом: "а было ли?".
И вновь, и вновь возвращая к мысли:
"А не сделал ли он глупость поспешив отправить этих людей, со всем тем багажом знаний и вещественных доказательств в столицу, пусть и с вооружённым курьером пограничной стражи? Не стоило сначала самому кропотливо разобраться, да и просто убедиться, посетив тот загадочный корабль?
А с другой стороны — тех свидетельств, что предоставили путешественники, хватало с лихвой и более чем. Вот только время…, время идёт и остаётся уповать на терпение.
Что ж…, кесарю кесарево. Каждый, соблюдая достоинство, несёт пользу для империи на своём месте. Следует ждать гостей. Высоких гостей. И мне надлежит подготовиться и произвести наилучшее впечатление".
Но тревога грызла и грызла. И тонул хересом очередной вечер сомнений, ворочалась полубессонницей ночь, и утро "жаворонком", холодным омовением лица порывало отдать нужные распоряжения, чтобы ехать…, ехать в Александровск. Где в гавани стоял пароход "Скуратов", и в каюте капитана, под замком срывалась единственное свидетельство того что пришельцы из будущего не приснились, не привиделись, не плод его воображения.
Больше всех терзался Константин Иванович Престин. Для него пять суток на ледоколе — пролетели, как чудесная книга, которую прочитал, проглотил и требовал, жаждал продолжения. И знал, что оно есть — где-то там, в семистах милях на северо-востоке.
И как Константин Иванович не сдерживался, почитай каждый день, даже когда не был на службе, приходил на пароход, спускался к себе в каюту, открывал металлический сейф-ящик. И если на тот момент не было сеанса связи, просто поглаживал кремового цвета панель радиостанции, примерял на голову наушники, проверяя соединения, полушёпотом смакуя слова, понятные и не совсем: "аккумулятор, стабилизатор, инвертор".
Когда же наступало время для контрольного радиоконтакта, поглядывал в пошаговую инструкцию (хотя выучил манипуляции наизусть), включал аппаратуру, запитанную, когда от бортовой сети, когда от аккумулятора, и нисколько не выдавая волнения в голосе, произносил позывные:
— UCJT…. **(UCJT — реальный позывной ледокола "Ямал".)
Внешне на "Скуратове" особо ничего не было заметно — на гроте среди такелажа лишь добавилась растяжка-антенна. Но споров и сомнений о размещении на пароходе радиостанции было немало.
— Вы же понимаете, что нам и у берегов красоваться нельзя, но и знать надо — когда, — явно колебался офицер ледокола, — мера вынужденная, но без неё никак. Вот только ради этой скрытности мы можем попустить всю секретность в принципе. Вы же, Константин Иванович, человек служивый, подневольный. Скажет енераль — отдай. Что сделаете?
И хрен бы, если аппаратура 21 века пропадёт в дебрях имперских служб (кто там вообще этим заниматься будет), а если уплывёт к врагам? Пусть они пока, лет эдак десять, в ней ни черта и не поймут, но сам факт!!!
Что касается старшего помощника Престина — мичман был человеком не то чтоб глубоко верующим, просто он, немного больше других, пообтёсавшись временем и жизнью, выбрал для себя самое глубокое (по его мнению) понимание вещей.
"На всё воля Божья"!
Не руками, ни взглядом.
Хочется взлететь к звёздам этим,
Что там за пеленою снега шепчут: "светим"!
"Светим"!
Зима цеплялась за своё не дольше чем обычно. Двина-река давно выгнала последние льдины. Остатки мёрзлого "богатства" медленно истаяли в губе *, и лишь в посеревшем Белом море попадались отдельные вылизанные водой и солнцем дрейфующие упрямцы.
В предместьях города Архангела** пробивалась, буйствовала питаемая талой водой трава. Сочная, зелёная. В то время как на берегах Мурома ещё лежал ноздреватый снег.
А если забрести в лес, в так называемый суземок
* * *
, где хвойные кроны погуще — там преспокойно пластались чуть просевшие сугробы, словно и не собираясь никуда уходить.
Иные из них, в низинах и в ущельях, вполне дотянут до следующего сезона морозов.
Набухшая водой Северная Двина, подобно оживлённой улице, несла торговые баржи, промысловые шхуны, поморские шняки, под парами, парусами, вёсельно — началось долгожданное судоходство. Рейсовым пароходом разъезжались по своим становищам промышленники. Люди спешили заработать, "накопить жирок" за короткий летний сезон.
В Архангельске в районах застройки на приболоченных участках латали, перестилали деревянные мостовые и тротуары. В "сухой" части города подновляли деревянную
* * *
, а где неспешно мостили настоящую (каменную) брусчатку.
И вычищали, драили, выметали проступивший из-под снега мусор, наносы, грязь — все, что намыло талой весенней водою.
По чистым улицам города покатил гужевой транспорт, коляски запряжённые лошадьми. Цоканью подков вторили привлекательные молоточки каблучков барышень, примеривших лёгкие платья. Спешили приказчики или чинно прогуливались господа.