Читать интересную книгу Ангел в петле - Дмитрий Агалаков

Едва Савинов отошел от дверей и сел в свое кресло, как зазвонил телефон. Он даже вздрогнул. Звонок был особенно нервным, пронзительным.

— Зайди ко мне, быстро. Только ни с кем по дороге не говори. Понял?

Это был Кузин.

— Подойди, — бледный, напуганный, сказал он Савинову, когда тот, закрыв за собой дверь, переступил порог его кабинета. И тут же отдал приказ секретарше: — Никого ко мне не пускать. Даже Шебуева. Отговорись. Как? Да по хрену — как!.. Взгляни, — он вытащил из верхнего ящика стола пачку фотографий, бросил на стол.

Савинов взял несколько из них. Там, в актовом зале, прямо на столе была запечатлена пара. Николай Шебуев и юная девица. Юбка у нее была завернута, руки Шебуева лапали девушку за голые ляжки. При этом целовались они взасос.

— Круто?

— Круто.

— И все это, как ты видишь, на фоне Владимира Ильича, — мрачно проговорил Кузин, — в актовом зале Политехнического института.

— Может, фотомонтаж? — предположил Савинов.

— Да какой тут к черту фотомонтаж?! — взорвался Кузин. — Все как на ладони! — Он тяжело выдохнул. — А знаешь, кто мне дал эти фотографии?

— Без понятия.

— Иван Иванович Дыбенко.

— Ого!

— Вот именно — «ого!». А знаешь, как эта порнуха попала к нему?

Савинов пожал плечами: мол, откуда же мне знать?

— По почте. Заказным. Это что ж, мол, такое происходит в твоем доме, спросил меня Иван Иванович? — Кузин утвердительно и нервно качал головой в такт каждому произнесенному слову. — И в харю мне этими фотками, в харю! Как медведь ревел. Я едва в штаны не наделал. Как же ты мог, говорит, сукин сын, распустить так своих козлов? Куда смотрел? О чем, твою мать, думал, когда набирал штат? Твоим уродам в порнухе бы сниматься, на Западе, а не заветы партии выполнять на родине Ильича! И он прав, Дима, прав… А чего ты улыбаешься?

— Я не улыбаюсь, Евгений Платонович.

— Евгений Платонович, — передразнил его Кузин. — Садись… — полез в стол за сигаретами, нервно закурил. — Знаешь, что мне в заключение нашей содержательной беседы сказал Иван Иванович Дыбенко?

Савинов приземлился в одно из кресел.

— Понятия не имею.

— Вот я тебя и просвещу. Во-первых, что я поставил его под удар перед Москвой. Это раз. Два, что я поставил себя под двойной удар. Перед ним. И три, чтобы Шебуева упекли лет на пять в самую далекую часть области. И даже чтобы памяти о нем не было… Такие вот пироги, Дима.

— Кто же мог сделать эти фотографии?

— Тот, кто их сделал, свое получит. Если найдется. Я и Дыбенко поможем. И ведь какая сволочь изобретательная! Из будки киномеханика снимали. Впрочем, теперь это уже все равно. Ты мне вот зачем нужен. Девчонка эта из политеха. Зовут Варечкой. Варечкой Трошиной. Поговори с ней ты. — Он сделал ударение на последнем слове. — Пусть молчит как рыба об лед. Посули ей что-нибудь. Не знаю. Грамоту, может быть. И денег. Обязательно денег. Я найду в кассе. Пусть шубку себе купит. Из котика. Ты умеешь с бабами общаться лучше меня. Хорошо еще, она его в изнасиловании не обвинила. Тогда бы мы все полетели, Иван Иванович в том числе. Он так и сказал: «Сделайте все, чтобы эта сучка была довольна». Отправляйся прямо сейчас… Да, и вот что еще. Если Дыбенко не передумает насчет меня, ты готовься, Дима.

— В каком смысле?

— Вместо Шебуева пойдешь. Со мной, в область.

В примерочной магазина «Меха» Савинов поцеловал Варечку Трошину в шею. Не то чтобы очень чувственно. Как старший товарищ.

— Ты в этой шубке — настоящая королева.

— Правда? Вам нравится?

— Еще бы.

— Это тебе от комитета ВЛКСМ. От меня лично — два джинсовых костюма, сапожки, чулки, нижнее белье. До свадьбы хватит.

— А если я не вытерплю и проболтаюсь? — неожиданно спросила она.

Савинова этот вопрос покоробил. Точно гвоздем по стеклу провели! Вот сучка! Маленькая шлюха! Дмитрий Павлович прищурил глаза, точь-в-точь, как это делал Шебуев — предостерегающе и с угрозой:

— Я разве не говорил, Варечка, что твой дружок большим людям дорогу перешел? — он мягко ткнул указательным пальцем вверх. — Не говорил, милая?

— Нет, — замотала головой девушка.

— Вот теперь говорю. Очень большим людям. Меня просто разобраться попросили. Как нижестоящего. Птичку найти подставную. Уточку. Такую, как ты. Если проболтаешься, большие люди разозлятся. Тебя обвинят в проституции, могут и в колонию определить. Да что там — обязательно отправят! На то и статья имеется. Будешь гнить лет десять, вернешься беззубой и страшной. — Савинов говорил очень серьезно, чтобы и тени подозрения не возникло в девичьей головенке. — Родителей с работы выгонят. Они и так у тебя гроши зарабатывают, а тут вообще разорятся. Тыкать в них пальцами станут: мол, дочь — проститутка. Отец сопьется, мать раньше времени постареет. Все, как в жизни. Короче, не советую.

Варечка надула губки:

— А что вы меня пугаете?

— Я не пугаю, а предупреждаю. Таковы были условия. Инженер на секретном заводе дает подписку о неразглашении научных открытий. Как и дипломат, который обязан хранить государственные тайны. А если они проболтаются, извините. Тюрьма. А то и расстрел.

Варечка испуганно взглянула на собеседника.

— Да-да. Кстати, — он полез в карман, достал магнитофонную кассету, — вот тебе пленка, где ты соглашаешься на эту провокацию. Наши люди не дураки — все предусмотрели. Профессионалы!

Девушка разинула рот, побледнела. Отступила даже.

— Так что носи обновки, деточка, и радуйся жизни. Она прекрасна, если сильно не задумываться.

Савинов стоял на берегу озера. Никого вокруг. Тишина. Покой. Покачав в руке фотоаппарат, размахнулся, бросил его в воду. Жаль, новенький был «Зенит», только что из магазина. Но лучше перестраховаться…

Он не чувствовал угрызений совести. Шебуев был казнокрадом, пьяницей, мотом. Просто скотиной. Кузин его покрывал, потому что тот умело подбирал юных комсомолок, обрабатывал, готовил к работе с наставниками. В бане, например. А главное, чем был плох и даже опасен Шебуев, он легко мог оболгать вдруг появившегося соперника на партийной ниве. Оболгать перед своим шефом, Кузиным. Такое уже случалось. После их беседы в коридоре Савинов не раз ловил на себе косые взгляды Шебуева, ждал, что вот-вот, да выстрелит это ружье. Висит оно себе тихонечко на стенке, но до поры до времени. Сам не заметит, как вначале Кузин будет на него поглядывать с сомнением, потом холодно. А затем и вообще никак. Значит, можно уходить. Но не вышло у Шебуева, ослабла хватка. Он, Дмитрий Павлович Савинов, опередил своего противника. Обошел. Партия была сыграна. С этим оставалось только согласиться и забыть о происшедшем — раз и навсегда.

2

В восемьдесят шестом, сидя перед телевизором и слушая политические дебаты, которым на годы предстояло оттеснить все театральные и кинопремьеры на задний план, Савинов видел другой год.

Все самое страшное было впереди. Чудовищное вероломство политиканов и господина Президента вместе с ними — «святого», как на рубеже тысячелетий, превратившись в развалину, он сам назовет себя в Иерусалиме! Руководители страны напоминали Савинову душителей тараканов, этих бесстрастных существ в скафандрах, которые приходят в дом и пускают газ. А людишки будут для них, политиков, теми тараканами, ох, будут!

Савинов все еще раздваивался. Иногда в нем говорил совсем не комсомольский лидер, а бывший диссидент — из пассивных, каких были миллионы. Кто, не сумев или не пожелав понять закон джунглей, остался выброшенным, съеденным, растоптанным системой, так цинично объявленной демократической.

Нет, он не встанет среди тех, кто оцепит Белый дом, защищая будущего Президента. Зачем? Он просто будет улыбаться про себя: дело-то пустяковое. Еще два года, и этот дом, однажды — цитадель свободы, окажется расстрелянным теми же самыми танками, но уже принадлежащими Президенту.

Разве что трупов будет в сотни раз больше!

Дмитрий Павлович уверял себя: не в его праве что-то менять. И не в его желании. Пусть все идет, как идет. Во всем этом есть даже особая пикантность. Лежи на облаке и смотри, как внизу, терзая друг друга, с завязанными глазами мечутся люди. Молчи и смотри. Все, что от тебя требуется!..

Нет, он не был циничным. Просто Россия — слишком большая страна, чтобы в ней услышали твой голос. Россия — страна азиатская, и стоит открыть рот, как полоснут тебя по горлу ножом или размозжат свинцом башку. И в канаву. А таких канав на Руси много.

И Москва-река, и Нева, и Волга.

В 1986 году, лежа на кровати и уставившись в телевизор, Дмитрий Павлович Савинов не сомневался в своих выводах. История тех двадцати лет, которые ему предстояло пережить и двинуться дальше, подтверждала это. Чего только не должно было случиться за эти «демократические» годы! В их мутный и жестокий поток ныряли бессовестные голодранцы и выныривали миллиардерами; в этом потоке тонули миллионы беспомощных людей, и никто назавтра не мог уже вспомнить их имен.