Насреддин подошел к лотку, на котором лежали лепешки. Возле них стоял нищий и жадно смотрел на них.
— Проходи, проходи! — махал рукой купец. — Все равно не купишь.
— Нет, это не твои лепешки, — покачал головой нищий.
— То есть как это не мои? — возмутился купец.
— А если они твои, — по-прежнему не отрывая глаз от хлеба, произнес нищий недоуменно, — так почему же ты их не ешь?
Насреддин вздохнул, услыхав слова нищего. «Как должен быть голоден человек, — подумал он, — который задает такие вопросы!»
— Пророк, да будет благословенно его имя, — сказал ходжа продавцу лепешек, — делился с голодающим последней лепешкой.
Лепешечник посмотрел на непрошенного защитника со злостью, а нищий — с благодарностью.
— Если ты так богат, — сказал лепешечник, — что можешь кормить всех, кто тебе не платит, то уж и мне заодно помоги.
— Проси чего хочешь, — вздохнул Насреддин.
— Одолжи мне сто монет сроком на пять месяцев, — сказал с усмешкой торговец.
— Срок-то я тебе дам какой угодно, — ответил ходжа, — а вот денег у меня нет.
Стоящие вокруг нищие и покупатели рассмеялись.
— Язык твой ловок, как язык Насреддина, — усмехнулся лепешечник. — Но у Насреддина денег больше.
— Вот скоро приедет к нашему беку Насреддин, — мечтательно проговорил нищий, — всем нам станет легче жить…
— Не радуйся, — пробасил торговец медными тазами. — Твой бродяга ходжа, слава аллаху, не сможет даже носа высунуть из покоев пресветлого бека! Я точно знаю: он будет рассказчиком у любимца эмира. Он будет все время на глазах бека! Вы его и не увидите, бродяги!
«Ага, — удовлетворенно подумал Насреддин. — Я был прав, когда решил задержаться здесь- Теперь я знаю, что кто-то убедил бека, будто из меня получится хороший шут. Надо будет дознаться, чьих рук это дело».
А тут же рядом происходило грустное событие: один из торговцев, потрясая долговой книгой, тащил к стражникам бедно одетого ремесленника.
— Я тебя научу отдавать долги! — кричал он. — Правоверные, будьте свидетелями: этот негодный обманщик…
— Что он сделал? — спросил Насреддин.
Так как незнакомец приехал вместе со стражниками, то купец счел его лицом влиятельным. Он отвесил почтительный поклон и раскрыл долговую книгу.
— Тут записаны долги этого нищего. Удостой эти цифры своего взгляда! Он должен мне пятьдесят три монеты!
— Я отдам… завтра отдам, — лепетал испуганный должник.
— Завтра он отдаст тебе двадцать восемь монет, — сказал Насреддин. — Послезавтра — еще двадцать… Сколько будет всего?
— Сорок восемь, — сосчитал недоумевающий купец.
— А сколько останется долгу?
— Пять монет.
— Каких-то пять монет? И ты смеешь из-за каких-то пяти монет поднимать крик на весь город? Ах ты, невежа! Да как ты смеешь из-за каких-то пяти монет поносить своего покупателя!.. Стража, пусть он заплатит вам налог за то, что он шумел…
— О, смилуйся! — уловив алчный блеск в глазах стражников, которые только и мечтали о том моменте, когда им подвернется случай заработать несколько монет, завопил купец. — Я отказываюсь от долга! Только отпусти меня!
Но было уже поздно: стражники с двух сторон подошли к жадному купцу, и один взял его за руки, а второй запустил пальцы в кошелек.
Пока они получали деньги, Насреддин прошел к лавочке торговца шароварами и халатами. Возле купца стоял старик с усталыми глазами в ветхом, едва держащемся на плечах халате.
— Я в долг не даю, — хриплым голосом говорил торговец. — Молись аллаху, а плати мне!
— Я заплачу за этого достойного человека, — сказал Насреддин, подходя. — Покажи нам шаровары!
— О великодушный незнакомец, у меня нет… — начал было старик.
Но ходжа весело подмигнул ему и прошептал:
— У меня тоже нет ни единой монеты! А мы не будем покупать шаровары. Зачем они, раз тебе нужен халат? А халат у тебя будет.
После примерки и торгов договорились на том, что ходжа платит за шаровары для старика десять монет. Но вдруг Насреддин сказал:
— Я раздумал. Мы купим вот этот дешевый халат за десять монет.
Купец взял назад шаровары и достал халат.
— Это нам подойдет, — усмехнулся ходжа, накинул халат на старика и прошептал: — Уходи как можно скорее, а я тут разберусь с купцом.
И, заметив, что старик исчез, ходжа тоже как ни в чем не бывало отошел от лавки и пошел по маленькому базару.
— А деньги? — закричал ему вслед ошеломленный купец. — Где мои деньги?!
— Какие деньги? — удивился ходжа. — О аллах, о чем он говорит?
— Молись аллаху, а плати мне! — взвизгнул торговец. — Плати мне за халат!
— Но ведь я оставил тебе шаровары в ту же цену, — объяснил Насреддин. — Шаровары стоят тоже десять монет!
— Но ведь за шаровары ты тоже не платил денег!
— Чего же я буду за них платить, когда я их не купил? — ответил Насреддин, щелкая себя пальцем по бороде. — Правильно я говорю, правоверные?
— Он прав! — зашумели кругом. — Зачем платить за то, что не куплено?
— Я тебя… — заорал купец, но его жирный голос потонул среди неожиданного грохота, криков и звона.
В ворота входил большой богатый караван. На верблюдах сидели почтенные длиннобородые старцы, Погонщики почтительно вели верблюдов под уздцы.
Толпы народа бросились к воротам, чтобы посмотреть на редкое зрелище.
Сборщики налогов, рванувшиеся было к старцам, как коршуны к добыче, склонились в поклонах.
— Дорогу мудрецам пресветлого эмира! — кричал со своего скакуна могучий телохранитель.
Стражники испугались, что Насреддин потеряется в толпе или пострадает в начинающейся всеобщей давке. Оки схватили ходжу, взгромоздили его на ишака и пристроились к каравану.
Верблюды, груженные философами, звездочетами, предсказателями и толкователями снов, после совершения хаджа — поклонения святым местам — спешили в столицу. Но путь через пески был тяжел, а дом любимца эмира — прохладен и тенист. Поэтому умные верблюды сами завернули с пыльной улицы в просторный двор бека.
Когда ишак Насреддина подошел к ступеням дома, телохранители уже снимали с верблюда последнего звездочета.
— Эй ты, брат осла! — закричал на ходжу седобородый старец. — С дороги!
— Сейчас, брат мой! — смиренно отвесил Насреддин.
— Этот неуч, кажется, оскорбил меня! Опустите меня на землю! — приказал телохранителям звездочет.
Носильщики бережно поставили седобородого на ступени.
— Знаешь ли ты, — обратившись к Насреддину, произнес звездочет, — что у меня великое множество талантов и нет числа моим совершенствам? Как смеешь ты говорить со мною, как равный с равным, когда я свободно и ежечасно витаю в небесных обителях и созерцаю чудеса небесного царства?!
— И часто это с тобой случается? — участливо спросил ходжа.
— Каждую ночь я покидаю этот мир и взлетаю… — начал звездочет.
Однако Насреддин перебил его:
— Прости, о сосуд премудрости, но когда ты летаешь по небу, не обвевает ли в эти моменты тебя нечто вроде опахала?
— Обвевает, — подтвердил мудрец. — А откуда ты это знаешь?
— Так ведь это хвост моего ишака! — слезая на ступени, сказал Насреддин.
Караванщики, погонщики верблюдов и телохранители рассмеялись.
Звездочет возмущенно затряс бородою, но его уже никто не слушал.
Пока Насреддин привязывал своего осла к кормушке, все мудрецы вошли в дом, приветствовали бека и уселись за угощение. Ходжа тоже вошел в зал, но так как его запыленный и залатанный халат выглядел на фоне роскошных одежд еще беднее, еще старее, то слуги усадили Насреддина на самый край стола, куда сдвигались пустые блюда.
Некоторые мудрецы были похожи на луковицы: столько на них было разных шуршащих и шелестящих одежд! От огненного плова и горячего супа старцы раскраснелись, и многие сняли с себя по одному, а то и по два из надетых друг на друга халатов.
Насреддин, улучив момент, накинул на себя один из самых дорогих халатов и снова вошел в пиршественную залу.
Слуги, приметив богато одетого путника, нежно взяли его под локотки и подвели к самой середине стола — туда, где восседал сам бек.
— Кто ты? — спросил любимец эмира.
— Тот, кого ты пригласил к себе, о мудрейший из щедрых! — ответил ходжа.
— У меня бывает так много людей… — прикоснувшись рукой ко лбу, сказал бек. — Я такой гостеприимный… Разве упомнишь всех, кого приглашаешь…
— Я ходжа Насреддин!
Если бы стоящий на столе плов превратился в песок, то и тогда никто не был бы так удивлен.
Те из мудрецов, кто еще не успел окончательно оглохнуть на дворцовой службе, толкнули тех, кто ничего не слышал.
Те, кто ничего не слышал, разбудили тех, кто уснул.
А те, кого разбудили, подняли невообразимый шум, так как подумали, что приехал сам пресветлый эмир — повелитель правоверных.