Небось, с дружбанами среднегорскими квасит. Замахнуть ему треба литра эдак по полтора на каждый глаз. А ведь у него ещё очки есть. Это сколько получается? Правильно, четыре! Вот и считайте, как он там надрызгается».
И Володя, обладавший недюжинным даром подражания и перевоплощения, передразнивал отсутствующего заведующего клубом, картавя под дружный хохот развесёлой ватаги: «Дгуги мои! Да у меня же кгугом знакомые и пгиятели: и в упгавлении культугы, и в обгастной фигагмонии, и в театге опегы и багета…Да что там, в самом госконцегте знают и помнят Лукина!»
Однако, по возвращении Аркадия Николаевича с набившим оскомину пресловутым реквизитом, Попов и кое-кто с ним прикусили язычки: шеф творческой молодёжи привёз в совхозном микроавтобусе массу всякого имущества. И пусть одежда и обувь оказались устаревшего фасона, но когда в ходе прогона парни, все как один, вышли в голубых костюмах и одетых под пиджаки жёлтых рубашках, а девушки – в голубых со стальным отливом платьях до пят, эффект был оглушительным. Случись так, что Лукина привезли бы из Среднегорска вдрызг пьяным и голым на индийском слоне, изумление было бы меньшим.
Юрий, по крайней мере, на манер древних римлян поднял палец большой руки, а Кропотов по-восточному прищёлкнул языком. И только Володя Попов с характерным для него скепсисом продолжал упорствовать и мрачно съязвил: «Голубая капелла. Хор мальчиков-комиков и девочек-гномиков». Истины ради следует отметить, что возмущённая женская половина коллектива тут же принудила его извиниться и взять свои слова обратно, а Кропотов, улучив момент, поставил ему смачный «американский щелобан». Добро, что личный опыт по этой части у него имелся.
2
День премьеры настал. Концерт следовал непосредственно за совхозным собранием, на которое съехались делегаты со всех совхозных деревень. Вот тут-то артистов и охватило жуткое волнение. Аж железобетонного циника Попова пробрало. Володя, несмотря на то, что Кондрашов отрезвляюще сначала постучал ему по лбу, а затем по дереву, всё же отхлебнул украдкой глоток самогона из припрятанной фляжки. Вера Гордина поминутно подглядывала за публикой через щёлочку меж половинок занавеса и драматическим шёпотом произносила эпитафию:
– Мамочки, я сейчас умру! Их человек двести сидит! И, главное, все смотрят сюда!
– Куда ж им ещё смотреть, дурёха, – хмыкал Попов, расхрабрившийся после глотка. – Через плечо, что ли?
Стресс снял Кропотов. Когда за занавесом парни разворачивали подвешенную к потолку декорацию с изображением крестьян на жатве, привезённую завклубом из Среднегорска, он вспомнил чеховское выражение про ружьё, которое обязательно должно выстрелить, цитированное Лукиным.
– Если на сцене замараевского клуба в первом действии висит картина, – изрёк он философски, – то к последнему действию её обязательно скоммуниздят.
После его гениальной фразы некоторых артистов дружно скорчило в позу, в просторечии именуемую буквой «зю». Так они, ползая по сцене, боролись с тем, чтобы взрыв смеха (или что-нибудь ещё) не вырвался наружу и не разметал зрителей передних рядов. Зато потом сердцебиение стало чуть реже. И напряжение ослабло.
Концертную программу открыл Кондрашов. Он, мобилизованный до предела и оттого чуть скованный, произнёс перед зрителями краткую вступительную речь и объявил первый номер. «Делегатам всех совхозных деревень, а также большого-пребольшого села Нижняя Замараевка шлёт большой-большой привет ансамбль «Деревенька»!» – пафосно провозгласил конферансье. В ответ авансом раздались сдержанные аплодисменты. Работники совхоза, не избалованные вниманием эстрадных звёзд, заждались зрелищ. Тем более, что местная художественная самодеятельность «почила в бозе» лет десять тому назад. Давненько сюда не заглядывали и заезжие гастролёры.
Занавес распахнулся, и перед селянами предстали артисты ансамбля во всей красе: такие знакомые и одновременно изменившиеся до неузнаваемости в строгой торжественности момента. По залу ветерком пролетел шелест эмоций: то искренние и простодушные замараевцы делились впечатлениями от увиденного. Накал невроза у певцов, опять достигший было апогея, спал с начальными аккордами отрепетированной до автоматизма мелодии. Песню о деревеньке ребята исполнили хорошо – сказалась добротная выучка Лукина и упорный труд его подопечных. Потому и финал произведения слушатели встретили уже заслуженными и слитными рукоплесканиями. Когда же хор слаженно, на едином дыхании выдал русскую народную песню об ухаре-купце, сопровождаемую молодецким гиканьем и посвистом директорского водителя, овация зрителей приподняла до потолка сердца вокалистов, прежде испуганно трепетавших «где-то в области пяток».
Первый блин пока не выходил комом, и представление шло по экспоненте, всё прочнее захватывая интригующей динамикой артистов и публику. Объявляя очередной номер, Юрий ещё раз убедился в профессионализме Лукина и в том, до чего тонко тот усвоил психологию зрителя.
Накануне, в процессе прогона, Кондрашов вышел к рампе, чтобы представить трио «Жалейка» – так Самохина и сёстры Гордины назвали свою группу. Потому начинающий конферансье на генеральной репетиции соответственно и провозгласил: «Сейчас вашему вниманию предлагается выступление вокального трио «Жалейка»! Песня «Колечко». Исполняют: Нина Самохина, Юлия и Вера Гордины!» Вслед за этим ведущий развернулся и двинулся в сторону кулис. Ан его тут же остановил возглас Лукина, сидевшего с аккордеоном на стуле сбоку от девчонок:
– Стоп! Стоп, Юра! Так не пойдёт. Я же тебе говорил, что конферанс – наиболее творческий и импровизационный жанр эстрады. Если концертант источает находчивость, остроумие, веселье, то таковым для публики предстанет и шоу в целом. Каков конферанс, таков и концерт. Каждый твой выход – событие, изюминка, которую жаждет зритель. Вот только что ты всё вроде бы сделал правильно, гладко, а выдумки не проявил. Попробуй-ка концовку подать иначе…
Что ж, юный конферансье апробировал рекомендацию корифея сначала на генеральной репетиции, а сегодня – уже в концерте.
Завершая краткое «превью» к номеру девчонок, он торжественно и громко произнёс:
– …Итак, вокальное трио «Жалейка»! Песня «Колечко»! Исполняют сёстры Гордины: Юлия, Вера и Нина…, – последовала пауза, которую Юрий завершил эффектным, – …Самохина!
Ответом ему был закономерный смех, раздавшийся в зале.
Но Кондрашов, вдохновлённый успехом, продвинулся дальше по пути творчества. И прежде чем объявить вторую песню, исполняемую «Жалейкой», отважился на лирическое отступление уже по личной инициативе.
«Зима всевластна на уральской земле, – доверительно поведал он залу. – Жгучий холод сковал реки. Неугомонная метелица укрыла снегом поля и замела дороги. Звери, птицы, былинки, – всё живое прячется от лютых морозов, ожидая перемен. Стынет и человеческая душа. И люди, обращая взоры к тусклому декабрьскому солнцу, грустно вздыхают, сознавая, сколь нескоро пожалует девица Весна-красна. Кажется, нет спасения от сей предопределённости. Всё так безнадёжно и безысходно…И вдруг – «Дождик»!»
И Юрий, уступая авансцену девушкам, направился за кулисы, успев краем глаза уловить, как Аркадий Николаевич выразил ему «о`кей» сведёнными в кольцо большим и указательным пальцами. А трио «Жалейка» высокими и красивыми голосами затянуло повествование о том, как безымянная россиянка делится с дождиком горечью безответной любви и молит о том, чтобы хоть он пожалел её.
В арсенале юного ведущего, вошедшего в созидательный азарт, имелась и ещё одна «домашняя