его в действительности метисом или самбо, т. е. человеком смешанного индейско-европейского или негритянско-индейского происхождения.
В детстве и юности Хосе Марии жилось нелегко. Еще совсем ребенком ему пришлось помогать отцу. Времени для обычных детских игр и развлечений почти не оставалось. Но уже в этом раннем возрасте дед с материнской стороны научил мальчика грамоте и арифметике. Он сумел привить внуку любовь к чтению и желание учиться дальше. Однако удовлетворить тягу к знаниям помешали домашние неурядицы. В 1776 г. престарелый дон Хосе Антонио скончался, а вскоре отец, забрав шестилетнего Николаса, оставил жену со старшим сыном и грудным младенцем на руках. Подросток оказался, по существу, единственным кормильцем семьи. 14 лет от роду он нанялся на асьенду своего дяди Фелипе, находившуюся близ Апацингана. Проработав некоторое время в качестве батрака, юноша стал погонщиком мулов, принадлежавших дяде. Сопровождаемые Хосе Марией вьючные транспорты с грузами товаров совершали рейсы между Мехико и тихоокеанским портом Акапулько.
Под влиянием матери, мечтавшей увидеть своего первенца священником, молодой человек в возрасте 25 лет поступил в вальядолидский колехио Сан Николас, ректором которого являлся тогда Идальго. Проучившись там около двух лет, он в октябре 1792 г. перешел в Тридентскую семинарию (находившуюся в том же городе), где изучал философию и риторику. В апреле 1795 г. Морелос успешно сдал экзамен при столичном университете и получил степень бакалавра искусств, а в декабре этого года был посвящен в духовный сан. Вскоре он стал преподавать грамматику и риторику в начальной школе Уруапана (интендантство Мичоакан). Получаемое им очень скромное жалованье давало ему возможность материально поддерживать мать и младшую сестру Марию Антонию.
В конце 1797 г. Морелоса возвели в сан священника и вслед за тем назначили в небольшой и бедный приход Чурумуко, на самом юге Мичоакана. 32-летний священник отправился туда вместе с матерью и сестрой, но для пожилой женщины изнурительная жара оказалась губительной. Она серьезно заболела, и ей пришлось в сопровождении дочери вернуться в родные края. Морелос же обратился к епископу с просьбой дать ему другой приход, в зоне с более умеренным климатом.
Просьба о переводе была, однако, удовлетворена уже после смерти матери.
В марте 1799 г. Морелоса перевели в более многолюдный приход Каракуаро, неподалеку от Чурумуко. Но тамошний климат оказался не менее жарким. В этом селении, расположенном в юго-восточной части Мичоакана, Морелос провел 11 лет своей жизни. Он пользовался любовью и уважением прихожан. Все окрестное население хорошо знало этого крепкого, коренастого человека, с резкими чертами смуглого лица и проницательным взглядом. Остроумный и общительный, он отличался исключительной скромностью и тактом. Поскольку даже мизерное жалованье сельского священника выплачивалось крайне нерегулярно, Морелос завел небольшое скотоводческое хозяйство, продукция которого находила сбыт в главном городе интендантства. Но ранчо являлось для него всего лишь добавочным источником средств к существованию и никак не служило целям обогащения. О равнодушии Морелоса к материальным благам свидетельствует хотя бы тот факт, что все имущество, унаследованное от матери, он отдал сестре. Редкостное бескорыстие священника в немалой степени способствовало его популярности среди паствы. А то обстоятельство, что он не слишком строго соблюдал некоторые запреты, налагаемые католической церковью, и был отцом нескольких детей, родившихся в Каракуаро на протяжении первого десятилетия XIX в., едва ли особенно ставилось ему в вину.
Точных данных об участии Морелоса в революционном движении до 1810 г. нет, но, находясь в стенах колехио Сан Николас, он несомненно испытал на себе влияние передовых убеждений своего учителя. Вероятно, они не раз виделись и впоследствии (скорее всего в Вальядолиде). Вряд ли Морелос мог не знать о планах бывшего наставника. Как только прозвучал «Клич Долорес», он, не колеблясь, решил присоединиться к восставшим. Встреча двух священников произошла в конце октября, когда Идальго, покинув Вальядолид, направился к столице. Морелос хотел вступить в повстанческую армию в качестве капеллана, но Идальго поручил ему набор пополнений на южном побережье и, давая это задание, сказал: «Тебе больше пристало быть генералом, чем капелланом»{62}.
После неудачных попыток овладеть портом Акапулько (февраль 1811 г.) отряд Морелоса, состоявший главным образом из пеонов и ранчеро — индейцев, негров, метисов, мулатов, — двинулся на север. 24 мая он занял Чильпансинго, а через день Тистлу. Задержавшись на некоторое время в этом районе, Морелос в середине августа отразил контрнаступление испанских войск в направлении Тистлы, нанеся им большой урон. Затем он повел повстанцев, численность которых уже превышала полторы тысячи человек, дальше на восток и через три дня захватил Чилапу.
К тому времени Игнасио Лопес Район, обосновавшийся с июня 1811 г. в Ситакуаро, выступая как преемник Идальго, предложил образовать руководящий орган восстания. Эту идею одобрили Морелос и другие лидеры патриотов, сознававшие необходимость создания такого центра. 19 августа Район созвал зажиточных горожан и окрестных землевладельцев, которые приняли решение об учреждении Верховной национальной хунты Америки во главе с Районом. В состав ее вошли также Хосе Мария Лисеага, священник Хосе Систо Вердуско, а в дальнейшем и Морелос. Хунта поддерживала связь с упоминавшейся выше тайной организацией «Лос Гуадалупес». Видную роль в деятельности ситакуарской хунты играли священник Хосе Мария Кос, который с мая 1812 г. начал выпускать еженедельник «Илюстрадор американо», и Кинтана Роо, издававший еженедельник «Семанарио патриотико американо».
Подобно Альенде и его единомышленникам, хунта выражала интересы тех креольских помещиков и купцов, которые не перешли на сторону колонизаторов и, оставшись в революционном лагере, составили умеренное правое крыло освободительного движения. Район и его окружение придавали решающее значение чисто военным факторам и явно склонялись к компромиссу с испанскими властями при условии некоторых политических и экономических уступок имущим классам. Не заявляя открыто или лишь в общей форме упоминая о том, что патриоты добиваются независимости, ситакуарская хунта настойчиво подчеркивала свою лояльность по отношению к Фердинанду VIL Об этом Район и Лисеага еще 22 апреля писали Кальехе, предлагая созвать Национальный конгресс, что привело бы, по их словам, к прекращению революционного движения. В письме Морелосу от 4 сентября члены хунты указывали, что последняя по «тактическим соображениям» должна выступать от имени Фердинанда VII, ибо это поможет ей привлечь на свою сторону тех креолов, которые чувствуют себя связанными присягой «законному» монарху{63}. Этого принципа они упорно придерживались во всех документах.
Деятельность хунты характеризовалась колебаниями и непоследовательностью, отсутствием четкой политической платформы, игнорированием коренных экономических и социальных проблем, волновавших широкие слои населения. Этим главным образом и объяснялось то, что, претендуя на руководство восстанием, она не пользовалась авторитетом у большинства патриотов, а многие партизанские командиры вообще отказывались подчиняться ей, Морелос и его сторонники, представлявшие радикальное крыло освободительного