Читать интересную книгу Рождение мексиканского государства - Моисей Самуилович Альперович

и слоев колониального населения в борьбе за независимость проходит красной нитью сквозь один из наиболее ярких документов, вышедших из-под пера Идальго, — манифест, опубликованный в начале декабря 1810 г. В первой части манифеста Идальго опровергал обвинения по своему адресу, содержавшиеся в эдикте инквизиции. Он утверждал, что является правоверным католиком и никогда не был бы обвинен в ереси, если бы не боролся за освобождение народа от угнетения. Идальго указывал, что враги независимости пытаются использовать религию в своих целях. «Они лишь из политических соображений именуют себя католиками: их бог — деньги», — писал он.

Призывая к борьбе за свержение испанского господства, Идальго подчеркивал, что залог победы — совместные действия всех уроженцев Новой Испании против колонизаторов. «Американцы! Разорвем же позорные цепи, которыми мы скованы столько времени. Чтобы осуществить это, нам необходимо лишь единство. Если мы не будем сражаться друг против друга, то война закончится, и мы добьемся своих прав»{46}.

В первом номере газеты «Деспертадор американо» от 20 декабря было напечатано воззвание «Ко всем жителям Америки», фактически адресованное состоятельным креолам. Идальго напоминал им, что испанцы владеют самыми богатыми рудниками, обширными поместьями, занимают высшие и наиболее доходные административные и церковные должности. Он указывал, что если креолы хотят занять их место, то должны бороться в рядах повстанческих сил за независимость. В воззвании подчеркивалось, что революционное правительство решительно осуждает «эксцессы», допущенные повстанцами по отношению к имущим классам, и приняло действенные меры для их предотвращения в дальнейшем. «Слепцы! — обращался Идальго к «доблестным креолам». — Оказывая сопротивление вашим братьям и освободителям, вы противитесь собственному благу»{47}.

Наиболее отчетливо позиция Идальго по отношению к помещичье-буржуазной креольской верхушке проявилась в era обращении к «американской нации», опубликованном во второй половине декабря. Разоблачая клевету колонизаторов на освободительное движение и их попытки подавить его руками самих мексиканцев, Идальго призывал соотечественников, сражавшихся на стороне испанцев и составлявших большую часть их армии, дезертировать и присоединяться к патриотам. «Приободритесь, сыны родины, — писал он, — ибо настал день славы и счастья для Америки. Воспряньте, благородные души американцев, преодолейте глубокое уныние, в которое вы были погружены!.. Если вам присуще чувство гуманности, если вас ужасает пролитие крови наших братьев… если вы жаждете общественного спокойствия, личной безопасности, безопасности семьи, имущества и процветания этого королевства, если вы хотите, чтобы это движение не выродилось в революцию, которой все американцы стараются избежать… в общем, если хотите быть счастливыми, — дезертируйте из войск европейцев и присоединяйтесь к нам». Идальго уверял, что единственная цель восставших — «отнять у европейцев управление и власть», и в то же время, учитывая настроения креольской элиты, подчеркивал, что если она желает сохранить свое имущество и предотвратить социальную революцию, то необходимо изолировать гачупинов и тогда «все это закончится в один день». «Но с величайшей сердечной скорбью мы заявляем, — указывал он, — что будем сражаться со всеми, кто выступит против наших справедливых стремлений»{48}.

Таким образом, Идальго в одних случаях излагал социально-экономическую программу, отвечавшую желаниям масс, в других же — умалчивал о ней, ограничиваясь призывами к свержению колониального ига и установлению независимости. Однако эта непоследовательность, отнюдь не означая коренного изменения его позиции, была обусловлена главным образом объективными условиями и расстановкой сил, а не заботой об имущих слоях. Поэтому точка зрения мексиканского ученого Л. Чавеса Ороско, который «нерешительность Идальго как социального реформатора» объясняет тем, что он «боролся прежде всего за интересы класса помещиков-креолов»{49}, не встретила поддержки со стороны большинства историков. В действительности во взглядах и деятельности священника из Долорес нашли отражение стремления крестьянства и других групп трудового населения, а также наиболее радикальной части зарождавшейся мексиканской буржуазии.

В то время как Идальго находился в Гвадалахаре, освободительное движение продолжало распространяться на всё новые территории.

В декабре повстанцы под предводительством Хосе Марии Гонсалеса Эрмосильо предприняли поход в провинцию Синалоа и интендантство Сонору, однако после некоторых первоначальных успехов потерпели поражение. Значительно эффективнее были действия революционных сил в провинции Коауила.

В конце 1810 г. 10-тысячный отряд под командованием Хименеса двинулся по приказу Идальго к ее столице Сальтильо и, обратив в бегство испанцев, 7 января 1811 г. без боя занял этот город. Восстание охватило провинцию Новый Сантандер. В Нуэво-Леоне местные власти сами перешли на сторону восставших. Последние одержали победу и в Техасе, заняв 22 января его столицу Сан-Антонио-де-Бехар.

На развертывание революции колонизаторы отвечали жестоким террором. Бригадир Хосе де ла Крус, направленный в середине ноября 1810 г. для подавления партизанского движения в районе Уичапана, в течение месяца свирепствовал там. Он приказал своим подчиненным убивать жителей всех населенных пунктов, где обнаружат повстанцев, а сами селения сжигать. Кальеха 12 декабря распорядился за убийство каждого представителя власти, солдата или частного лица европейского происхождения казнить четырех человек из числа гражданского населения. Вслед за вступлением испанских войск в Вальядолид старший алькальд Рамон Уарте, временно назначенный интендантом Мичоакана, объявил, что те, у кого по истечении трехдневного срока найдут экземпляры декретов, воззваний, листовок или других документов патриотов, будут казнены{50}.

Несмотря на террор, восставшие, вынужденные подчас прибегать к суровым мерам по отношению к врагу, не допускали ничего похожего на зверства и произвол роялистов. Репрессии, осуществлявшиеся ими в отдельных случаях, вызывались яростным сопротивлением испанцев, а конфискация имущества богачей на нужды революции диктовалась необходимостью. В отличие от испанской военщины, расправлявшейся не только с попавшими в плен повстанцами, но и с беззащитными мирными жителями, патриоты старались по возможности оградить последних от тягот войны. Об этом свидетельствует, например, декрет, изданный 14 декабря 1810 г. одним из ближайших помощников Идальго — Хименесом, который грозил бойцам революционной армии строгими наказаниями за мародерство{51}. В то время как роялисты часто использовали церкви и монастыри для военных нужд, устраивали в них казармы или конюшни, нередко реквизировали драгоценную утварь и другое церковное и монастырское имущество, повстанцы обычно с величайшим уважением относились к духовным учреждениям и не посягали на их собственность.

В начале 1811 г. колониальные власти решили форсировать боевые операции против патриотических сил. Основным центром последних являлась в то время Гвадалахара, куда в середине декабря прибыл вновь сформированный отряд Альенде. Идальго удалось значительно пополнить свою армию за счет тысяч новых бойцов, стекавшихся отовсюду. Из арсенала Сан-Бласа в Гвадалахару доставили свыше 40 пушек (общее число их превысило 120). В конце декабря революционная армия насчитывала около 36 тыс., а к середине января — не менее 80 тыс. человек (по некоторым данным даже 100 тыс.). Поскольку огнестрельного оружия не хватало и большая