Третья часть реки, от Трейдерс-Ферри до шоссе № 17, — длиной пятьдесят семь километров. Если считать от эстакады, океан всего в сорока пяти километрах вниз по течению — это значит, что на реке ощущаются прилив и отлив. Течение меняется каждые шесть часов. Русло быстро мелеет и медленно наполняется — как сливной бачок. Ширина в некоторых местах достигает от двухсот до четырехсот метров. Река кишит живностью — выдрами, бобрами, змеями и аллигаторами. Песчаные пляжи сменяются лодочными пристанями, рыбными садками и давно сгнившими доками. На берегах растут сосны и почти непроходимые кусты пальметто. Пробираться по берегу — все разно что гладить дикобраза, приходится тщательно выбирать места, И не спешить. Местные жители вбивают в берег сваи, воздвигают прочные бетонные стенки и строят уютные домики, где можно сидеть, пить мятный джулеп и слушать, как плещется река. В этих краях она становится излюбленным местом отдыха — по ней то и дело снуют рыбаки, любители водных лыж, браконьеры и речной патруль. Сент-Мэрис снова меняется. Здесь она таит свои секреты — и становится угольно-черной.
Последний ее отрезок тянется от моста на шоссе № 17, мимо городка Су-Сент-Мари и до залива Камберленд, где река впадает в Атлантический океан. Здесь она порой достигает двух километров в ширину, иногда даже больше, и около двенадцати метров в глубину. Ее солоноватые воды становятся коричневыми, в них резвятся дельфины, акулы и морские окуни. Глинистые берега кишат крабами и устрицами, там лежат груды английской гальки, которую некогда использовали в качестве балласта. Река ускоряется, появляются подводные течения — настоящие торнадо, которые крутятся под поверхностью и способны засосать утку. Пускай себе петляет и вьется — не позволяйте Сент-Мэрис перехитрить вас. Ее скорость обманчива.
Ландшафт реки меняется с каждым километром — и ритм тоже. Она не позволит спешить. Сначала она тебя задержит, заставляя ползти черепашьим шагом. Потом, убаюкав, позволит встать и размять ноги. Когда ты подтвердишь свою готовность, река выпустит тебя на открытую воду и разрешит прогуляться. И наконец, если ты того стоишь, если пережил все самое худшее, что только может случиться с тобой на реке, Сент-Мэрис распахнет тебе объятия, прижмет к груди и обласкает. Но река — ревнивая мать. Если ты промешкаешь, засомневаешься или перестанешь держать ухо востро, она извергнет тебя из своих недр, вышвырнет в океан и похоронит в его глубинах.
Когда река впадает в океан, солнце превращает воду в облака, чтобы снова вернуть ее на континент. Таким образом молекулы воды совершают путешествие от Окифеноки до Атлантики тысячи раз.
Затопленные стволы, пни и бобровые плотины сделали первый пятичасовой отрезок пути немыслимым. Упряжь начала натирать мне плечи, потому что я не столько греб, сколько тащил каноэ. Эбби лежала в лодке и смеялась. Вскоре после полудня начался дождь, потом прекратился, и в просвет между облаками выглянуло солнце. Над водой поднимался пар, течение слегка ускорилось, но стало еще жарче. Перепады барометра странным образом влияют на животных, в том числе на змей. Они ищут местечко повыше — а значит, выбираются из своих нор и снуют вокруг.
Река круто свернула вправо, образовав песчаную отмель; я решил воспользоваться этим, пристал к берегу и уложил Эбби на песок, чтобы она могла понежиться на солнце и помочить ноги в воде. Она неплохо себя чувствовала и села, когда я опустил ее наземь.
Помимо прочих приспособлений, купленных у Гуса, у меня имелась маленькая горелка — такими обычно пользуются альпинисты. Этот самовоспламеняющийся баллончик с пропаном размером с банку кофе позволял вскипятить две кружки воды за полторы минуты. Я включил горелку, очистил яйцо вкрутую и заварил чай. Тем временем Эбби грызла шоколадный батончик.
Она рассматривала ветви у себя над головой. На солнце ее кожа казалась белой, а жилки — ярко-синими.
— По-моему, я помню это место.
Я кивнул.
— Так будет еще несколько миль, а потом река расширится, и деревья отступят. Появится солнце, и вода прогреется.
Она принюхалась и указала шоколадкой вперед.
— А где-то там к самой воде подходит пастбище. Я помню коров…
— Ты права. — Я стряхнул с бедра яичную скорлупу. — А еще неподалеку отсюда есть птицеферма. В зависимости от ветра, мы почуем либо коров, либо кур. В любом случае не промахнемся.
Эбби медленно жевала.
— Ты скоро женишься во второй раз?
Она куда более свыклась с мыслью о смерти, нежели я.
— О чем ты говоришь?!
— Да брось, ты сам все понимаешь. У тебя было четыре года, чтобы смириться.
— Это не значит, что я действительно смирился.
— И?..
— Что?
— Да или нет?
— Что?!
— Ты смирился с этой мыслью?
— Разумеется, детка. Все отлично.
— Я серьезно. Ты можешь прожить еще лет пятьдесят.
— Ну и?..
— Что ты собираешься делать?
— Наверное, начну курить и пить как сапожник, чтобы сократить этот срок наполовину.
Эбби поняла, что так ничего не добьется.
— Ты должен жениться, сам знаешь.
Это было утверждение. Я протянул ей кружку.
— В следующий раз будешь сама себе заваривать чай.
— Я серьезно. Нам нужно поговорить. Я назову несколько имен, а ты подумай.
— Я не собираюсь обсуждать это с тобой.
— Мэри Прованс. Хорошенькая, умная, не позволит тебе влезть в неприятности. Заодно научишься готовить мартини.
— Сомневаюсь.
— Карен Уитсмэн.
— Милая, она же замужем.
— Да, но это ненадолго. Она высокая, активная, немного разбирается в искусстве и богата, как Крез.
— Может, хватит?
— Номер три — Стейси Портис. Маловата ростом, зато с ней не заскучаешь. И по слухам, она сущий дьявол в постели. Впрочем, у нее не останется иного выбора, — Эбби засмеялась, — ведь ты был женат на мне.
— Ты меня просто убиваешь.
— Номер четыре. Вряд ли, но… Грейс Маккивер.
— Ты с ума сошла?
Эбби выбросила остатки шоколада в реку.
— Возможно. Конечно, поначалу Грейс может показаться холодной, но когда узнаешь ее поближе, то поймешь, что она искренняя и верная, а без одежды — настоящая богиня. Спасибо пластической хирургии.
Я наблюдал за кусочком шоколадки, который плыл по реке, как кусок дерьма.
— Да уж, это многое объясняет.
— И наконец, Джинни Александер.
— Я тебя не слушаю.
— Она, наверное, больше всех похожа на меня, так что тебе даже не придется бросать свои дурные привычки.
— Какие привычки?
— Ну уж если ты об этом заговорил…
— Я? Это ты начала.
— Ты оставляешь свое белье на полу в ванной. Забываешь опустить сиденье унитаза. Выжимаешь из тюбика слишком много пасты. Никогда не застилаешь постель. Ненавидишь возиться в саду. Десять лет не прибирался в студии.