— Жаль, что никто к вам так и не зашел.
— Запрещенный удар.
Она пересекла комнату, взяла портрет мисс Рейчел и водрузила его на витрину.
— У каждой картины должно быть название. Это поможет людям сориентироваться. Точнее, покупателям. — Эбби ненадолго задумалась и указала на мисс Рейчел: — «Довольная жизнью». Потому что так оно и есть.
Девушка сняла с одной из картин пыльный ярлычок с надписью «$300» и повесила его на портрет мисс Рейчел. Потом осторожно подставила впереди единичку и отступила на шаг, покусывая ноготь. Она наклонила голову набок, задумалась, а потом исправила 3 на 8.
— Люди в наших краях хотят видеть, что приобретают нечто ценное. Если вы не цените свои работы, разве они будут это делать? В Нью-Йорке с вами бы поторговались, но здесь… — Эбби широким жестом указала на пешеходов за окном. — Здесь люди просто покупают — если, конечно, не торчат у витрины.
Она опустила козырек кепки и исчезла за углом, так и не сказав мне своего имени.
Глава 8
Я выровнял лодку и принялся грести, когда из-под брезента послышался приглушенный голос:
— Эй, да ты отлично справляешься. Ты ведь уже это проделывал?
— Ну да, пару раз.
Эбби легла на бок.
— И похоже, у тебя неплохо получалось.
Она улыбалась и явно испытывала прилив адреналина от сочетания фентанила с «Актиком». Я греб, стоя на коленях, по моему лицу катился пот.
— Во всяком случае, мне никогда особенно не нравился Чарлстон.
Она закатила глаза.
— Еще не поздно повернуть назад.
Эбби покачала головой.
— Я с тобой.
Я потрогал ее ноги: несмотря на жару, они были холодными.
— Как ты себя чувствуешь?
Эбби неловко заерзала.
— Не лучше.
— Голова болит?
Она кивнула и попыталась улыбнуться. Однажды Эбби сказала, что ее мигрени похожи на бесконечное катание на «американских горках», когда вдобавок сосед стукает тебя локтем по голове.
Привязанное буксирным тросом второе каноэ плыло позади, выделывая на воде зигзаги. Древние дубы на берегу, изогнутые и скрюченные, простирали ветви над водой, образуя полог, который наводил на мысли о затерянных землях и призраке Оцеолы. Из воды торчали пни кипарисов, поперек реки лежали сухие стволы — мостики для животных и ловушка для рыб. Здесь, у истока, где Сент-Мэрис достигала не больше пяти метров в ширину, тащить каноэ волоком было неизбежно. Глубина не превышала тридцати сантиметров, так что каждые несколько минут я вылезал, перетаскивал обе лодки через бревно или через отмель, запрыгивал обратно и отталкивался, чтобы снова вылезти и начать все сначала. Потом я впрягся в самодельную упряжь и три часа шагал вдоль берега по щиколотку в воде.
В отличие от западных рек, которые пробивают каньоны в скалах, берега Сент-Мэрис меняются после каждого дождя, поэтому трудно обозначить ее точные границы. Сегодня река достигает трех метров ширины, но пройдет дождь, и она за сутки разольется до пятидесяти-шестидесяти метров, чтобы на следующий день сократиться до трех или, наоборот, расшириться до семидесяти. Тот, кто покупает или строит здесь дом, в первую очередь хочет удостовериться, что его жилище находится вне досягаемости паводка.
Вытекая из болота, река минует Мониак, а затем, если верить карте, течет к шоссе № 121, до которого двадцать километров. Но это неправда. Тот, кто составлял эту карту, наверняка был пьян. Не двадцать, а сорок километров. Плыть по Сент-Мэрис — нелегкий труд, и в то же время в этих местах есть что-то прекрасное, загадочное, даже доисторическое. Упустить это — значит лишиться очень важного знания о реке. И Эбби меня понимала. Именно поэтому она сказала: «По реке от Мониака». Если посмотреть с вертолета, река круто сворачивает влево, то есть на восток, и тянется через северную оконечность Макленни. Затем поворачивает на север и делает крюк к Фолкстону, причем петляет так, что вместо одной мили проделываешь две. Возле Фолкстона — поворот вправо, а потом, зигзагами, на восток, к побережью. Напрямик от болота до океана — чуть меньше ста километров. Длина реки — километров двести, плюс-минус. Чаще плюс, чем минус.
По-настоящему сильное течение появляется в сотне километров от океана, но Сент-Мэрис не торопится достичь этой точки. Хотя она течет под одним именем, на самом деле это четыре разные реки. Первая начинается от Мониака, протекает под мостом и ведет к Стокбриджу — итого примерно пятьдесят километров. Вообразите сточную канаву в кирпичном туннеле. Река здесь узкая, над ней нависают переплетенные ветви деревьев, ее пересекают железнодорожные эстакады. Вокруг полно лягушек, испанского мха и змей. Сент-Мэрис непроходима, потому что сплошь завалена упавшими как попало деревьями, так что долго грести невозможно.
Можно плыть, протискиваться, пробираться, обходить или прорубать дорогу — река регулирует твою и без того малую скорость.
У реки собственный ритм, и он куда медленнее твоего, физически и эмоционально, если только ты не приноровился к нему за долгие годы жизни на Сент-Мэрис. Течение неровное: где-то быстрое, а где-то, учитывая ландшафт, медленное. Возможно, уровень воды поднялся, возможно, берега расширились, возможно, река пробилась сквозь известняк и набрала скорость, а возможно, она заставит тебя сделать U-образный поворот, как будто катаешься на водных лыжах. Как бы то ни было, постоянно в ней лишь то, что она течет к океану.
Не считай реку неодушевленной и не сомневайся — она гораздо лучше гармонирует с тобой, нежели ты с ней. Ее берега — то утесы, то песчаные холмы, то коровьи пастбища, откуда в реку скатываются грязь и навоз. В итоге образуются ямы, которые кишат окунями, лещами и щитомордниками. Там, где сквозь ветви пробивается солнце, берега Сент-Мэрис усеяны крошечными пляжиками, на них стоят покосившиеся сараи с жестяными крышами и деревянные лачуги. Середина реки — цвета расплавленной бронзы, и вода почти везде довольно холодная.
Второй отрезок реки тянется от Стокбриджа до Трейдерс-Ферри — семьдесят километров. Здесь река расширяется, появляются места, где можно грести, а берега становятся снежно-белыми. Поскольку Сент-Мэрис постоянно подмывает берег, растущие на нем старые деревья падают. Сначала они наклоняются, как будто отвешивают поклон, потом скрещиваются, словно клинки в торжественной процессии, а затем валятся, когда река, прокладывая себе дорогу через песчаник, обрывает корни. Глубина — от половины до трех метров. Под водой — невидимый замысловатый лабиринт ветвей, которые цепляются за лодку и за тех, кто пытается плыть. На берегах, в тени, обитают олени, черные медведи, дикие свиньи, куропатки и индейки. Здесь Сент-Мэрис начинают осваивать люди — они возводят дома на сваях, купаются, наслаждаются прохладой, вешают веревочные качели и засоряют реку пивными банками и поплавками. Цвет расплавленной бронзы сменяется чайным. В зависимости от солнца — даже кофейным. Но пусть это не вводит вас в заблуждение. Черный вовсе не означает плохой. Или злой. Песчаное дно играет роль фильтра. Как и все на реке, внешнее бывает обманчиво.