Читать интересную книгу "Суровое испытание. Семилетняя война и судьба империи в Британской Северной Америке, 1754-1766 гг. - Фред Андерсон"

в первую очередь Хатчинсон) не удивился бы, когда Адамс, избранный городским собранием, посвятил лишь половину инструкции предостережению против опасных реформ парламента. Вторая половина осуждала коррумпированную практику плюрализма и предписывала представителям добиваться принятия закона, лишающего зарплаты любого судью, занимающего более одной должности, и запрещающего любому члену верхней или нижней палаты законодательного органа занимать исполнительные должности[777].

Высказанное на городском собрании осуждение как имперских реформ, так и плюралистических практик Томаса Хатчинсона и его политических союзников стало сигналом к возобновлению кампании сельской партии за контроль над собранием. В начале лета казалось, что эти усилия могут принести плоды. Хатчинсону пришлось покинуть Бостон до конца законодательной сессии, чтобы открыть восточный округ высшего суда, предоставив представителям Бостона — в том числе его заклятому врагу Джеймсу Отису-младшему — возможность действовать в соответствии со своими инструкциями. Когда в конце сессии законодатели назначили один комитет для переписки с другими ассамблеями, а второй — для упреков в адрес представителя Массачусетса Израэля Модуита за неспособность опротестовать меры парламента, Отис обеспечил себе места в обоих комитетах. Когда комитеты направили свои призывы против Закона об американских пошлинах и предложенного Гербового закона, их аргументы повторяли доводы, которые Отис привел в своем недавнем памфлете «Права британских колоний, утвержденные и доказанные» (The Rights of the British Colonies Asserted and Proved). И снова Отис стал человеком времени для сельской партии. Несмотря на то что он осуждал имперские реформы в достаточно туманных выражениях, чтобы обескуражить даже решительно настроенных читателей, его памфлет имел немедленный успех и помог вызвать общественную оппозицию мерам Гренвилля.

Отис исходил из общепринятой предпосылки, что британская конституция не имеет аналогов в истории человечества и что ее благотворный, доброкачественный характер вытекает из наделения короля суверенной властью в парламенте. Поэтому законодательный орган Великобритании обладает неоспоримым правом устанавливать законы для колоний. Однако, несмотря на абсолютный суверенитет, власть парламента не могла распространяться на уничтожение прав колонистов — ни тех, которые принадлежали им как англичанам, ни естественных прав, которыми они обладали как творения Божьи, — поскольку никакая власть на земле не могла нарушить законы природы. «Парламент не может, — писал Отис, — сложить 2 и 2, 5: всемогущество не может этого сделать». Если бы Палата общин приняла закон, изменяющий принципы арифметики, это было бы явным абсурдом; если бы она ограничила право британского подданного на согласие с налогообложением, это было бы тиранией. Таким образом, орган, который мог, по своему усмотрению, законно остановить всю торговлю колоний, не мог справедливо получить ни пенни дохода от налогов на колониальную торговлю (как в Законе об американских пошлинах) или извлечь ни фартинга из карманов колонистов напрямую (как в предложенном гербовом налоге): только после того, как американские депутаты заседали в Палате общин, предлагая согласие своих избирателей. В «Правах колоний» были развиты аргументы, связанные с естественными правами, которые Отис впервые привел в споре о судебной помощи. Как таковые, они очень понравились людям, которые почитали британскую конституцию, но хотели иметь рациональные основания для[778].

Как ни популярны они были в Бостоне и как ни провокационны, когда их читали в других легислатурах, куда их отправил комитет по переписке, однако аргументы Отиса не вызвали в Генеральном суде волны оппозиции. Прежде всего, они были идеологически неадекватны, чтобы оправдать открытое сопротивление. Отис сам признавал, что суверенитет парламента нельзя оспаривать на законных основаниях, поскольку только парламент обладает властью исправить любые нарушения, которые он может совершить. Колонисты могли только протестовать и ждать, пока конституционная система сама себя исправит. Во-вторых — и в краткосрочной перспективе это было наиболее важно — у деревенской партии колонии Бэй все еще не хватало сил, чтобы сломить власть губернатора и придворной партии.

Когда представители вновь собрались на осеннюю сессию и задумались о том, какие официальные петиции они могут подать против Закона об американских пошлинах и предлагаемого гербового налога, Томас Хатчинсон и его сторонники взяли ситуацию под контроль. Палата представителей одобрила амбициозное обращение партии к королю и парламенту, в котором осуждались Закон об американских пошлинах, предполагаемый гербовый сбор и возведение нового вице-адмиралтейского суда в Галифаксе как нарушение колониальных прав; но Совет под руководством Хатчинсона отказался согласиться. Вместо этого верхняя палата предложила петицию, написанную аккуратным почерком самого Хатчинсона и направленную в Палату общин: целомудренный документ, в котором ни разу не упоминались права, а скорее приводились доводы против новых мер, поскольку они будут препятствовать слабеющей торговле Массачусетса.

Лейтенант-губернатор, державший свои личные взгляды при себе, не одобрял идею парламентского налогообложения так же, как Отис и Адамс, и в частном порядке возражал против нее на основаниях, весьма схожих с их. Однако он, в отличие от них, был купцом и составил публичную петицию, чтобы обратиться к торговцам провинции. Избегая аргументов, основанных на правах, он надеялся не только не оскорбить парламент, но и склонить на свою сторону влиятельные деловые круги, которые, как он знал, ценили политические принципы не так высоко, как положительные денежные потоки. Эта уловка отлично сработала. Как объяснил Бернард лорду Галифаксу, когда тот прислал ему копии протоколов заседаний Генерального суда, все попытки «разжечь народ» со стороны партии «не оказали никакого влияния на большинство представителей; сторонники жестоких выступлений вскоре замолчали; и дело постепенно перешло в руки умеренных людей и друзей правительства; и… было завершено с максимальным единодушием и хорошим настроением». Совет с лейтенантом губернатора во главе действовал наиболее благоразумно и устойчиво в течение всего времени»[779].

Таким образом, в Массачусетсе вопли купцов, встревоженных Законом об американских пошлинах, влились в провинциальную политику, как только деревенская партия взяла на себя ответственность за протест. Слияние протеста с традиционной политикой, в свою очередь, позволило умелому лейтенант-губернатору свести к минимуму жесткость петиции собрания и сохранить гармоничные отношения с Лондоном. В большинстве других колоний преобладающие политические расстановки и проблемы также способствовали созданию неоднозначной реакции и ограничению протестов. Только Нью-Йоркская ассамблея направила в парламент петицию, осуждающую акт как налог, взимаемый без согласия колонистов и, следовательно, нарушающий их права[780]. Это единственное исключение из правила сдержанности и умеренности также было обусловлено местными политическими условиями и при ближайшем рассмотрении показывает характер и пределы колониального протеста.

Военный губернатор Нью-Йорка Джеймс де Ланси сколотил придворную партию, носившую его фамилию, и с ее помощью осуществлял достаточно последовательный контроль в ассамблее вплоть до своей смерти в 1760 году. После назначения губернатором генерала Роберта Монктона, не являвшегося резидентом, власть перешла к вице-губернатору Кадвалладеру Колдену. Тем временем выборы в ассамблею придали новую