Жжение от мази угасает, возникает радостное, почти эйфорическое чувство. До восторга приятно, когда ничто не болит!
Эрвин прикладывает к ране новую тряпицу, прижимает ремнем. Улыбаясь, закрывает глаза.
- Любезный Уильям, вы сегодня веселы, как череп висельника. Не поделитесь ли причиной?
- Отстань, Ориджин. Пей свое пойло и делай ход.
- С превеликим удовольствием, - Эрвин с улыбкой передвигает две фишки-подковы.
Генерал Уильям Дейви, сидящий по ту сторону поля, - широкий, грубый и хриплоголосый мужик, иначе не скажешь. Манеры? Он наделен ими в той же мере, как вепрь из лесов Нортвуда. Контраст внешности и содержания притягивает Эрвина к Уильяму. Этот угрюмый лесной зверь, на самом деле, первородный рыцарь, опытнейший военачальник и один из лучших стратегов Империи. Полгода назад владыка Адриан доверил генералу командование половиной имперских искровых полков.
- Ты - хитрый черт, знаешь это? - говорит Уильям, глядя на поле. Щедро прикладывается к кубку, вытирает усы тыльной стороной ладони. - Северянину позорно быть таким хитрым. Все равно как собаке - мяакуть.
- Потому я и не на Севере, - ухмыляется Эрвин.
Сир Уильям зовет его на "ты", и Эрвину это, как ни странно, по душе. В грубой фамильярности генерала есть нечто весьма дружеское.
- Как тебе понравится такое, северный пройдоха?
Дейви делает ответный ход - весьма удачный. Эрвин вынужден начать отступление.
- От души надеялся, Уильям, что вы проглядите этот ход.
- Не дождешься, Ориджин. Я насквозь вижу все твои штучки, запомни это.
- Прямо таки насквозь!
- Ага, - сир Уильям тычет пальцем в лоб Эрвину: сначала слева, потом справа. - Здесь у тебя девицы, тут - дворцовые интриги. А там сзади, ближе к затылку, запас ходов для стратем. Только для него совсем уж мало места осталось. Выкинь из головы дюжину-другую пассий - тогда сможешь меня обыграть.
Эрвин от души хохочет. Уильям - единственный на свете, кто может вот так шутить с ним.
- Тьма вас сожри, генерал! Вы и вправду видите меня насквозь. А я вас - нет.
- Еще чего не хватало.
Эрвин уводит последнего рыцаря и занимает оборону. Сир Уильям хмуро хлебает из кубка.
- Вы как раз собирались мне сказать, - говорит Эрвин, - какая дрянь омрачает ваше настроение.
- Ты меня знаешь три года, Ориджин. Я что, люблю петь и смеяться?
- Если попытаться подойти к вам, то упрешься в стену из угрюмости. Обычно она два ярда высотою, а сегодня - все четыре. Что случилось?
- Заговариваешь зубы? Надеешься, это тебя спасет?
Генерал стремительно развивает наступление: мечи напрямую, всадники в обход.
- Двойной обманный маневр? Я должен поверить, что атака по флангу - ложная? Красиво!.. - Эрвин саркастично подмигивает сопернику. - Прямо как на вчерашнем параде. Два полка прошагали праздничным маршем: броня сверкает, земля дрожит, стекла вылетают из окон - прелесть! Прежде во главе парадов гарцевал Серебряный Лис, но вчера, по какому-то недоразумению, видимо, его величество отдал управление вам. Какая ошибка! Облако хмурого настроения летело за вами, затмевая весь блеск... Дети и мещаночки ударялись в слезы, не в силах сдержать печаль...
- Пропади во тьму, Ориджин, - бурчит сир Уильям. - И атака по флангу - действительно обманка. Я пробиваю центр. Твоя искра под ударом.
- Какая неприятность... Придется хитрить, с вами иначе нельзя... - Эрвин двигает несколько фишек. - Владыка Адриан - проницательный человек, сир Уильям. Вы не сможете долго скрывать свое мнение о его войске.
Генерал бросает острый взгляд исподлобья.
- Я ничего такого не говорил, Ориджин.
- И не нужно. Полгода назад вы получили шесть искровых полков и с каждым месяцем становитесь все мрачнее. В чем дело? Эти солдаты хоть чего-нибудь стоят?
- Искровая пехота Короны - лучшая на свете.
- А мой лорд-отец говорит, что пехота Ориджинов - лучшая в мире. Вы оба - люди чести. Не может же кто-то из вас лгать!
Сир Уильям усмехается и сбивает одну за другой две подковы северян.
- Хочешь мое мнение? Вот что я думаю, Ориджин. Искровики насадят ваших кайров на копья, поджарят, как поросят на вертеле, и сожрут, а греями закусят вместо лука.
- Весьма недвусмысленно, сир Уильям.
Ответным ударом Эрвин отсекает авангард генеральского войска. Уильям Дейви хмурит брови.
- Да, милорд, сожрут и закусят. Ни косточки не оставят. Ни за что вам не победить нас: ни на маневрах, ни на параде, ни на дворцовом построении! Мы - непревзойденные мастера этих дел.
Эрвин склоняет голову с лукавым любопытством:
- Простите меня, сир Уильям, за такой странный вопрос: что если вдруг - мало ли, как жизнь сложится, - искровикам доведется встретить врага на поле боя?..
- Никогда не говори таких слов, Ориджин, - генерал назидательно вздымает палец, - никогда, ясно? Битва в полях - это ересь. Имперская пехота не занимается такой чушью. Вы, индюки-феодалы, всегда готовы грызть друг другу глотки. Если Короне требуется извести одного индюка, ей достаточно натравить другого. Никогда не приходится марать свои руки... то бишь, копья.
- Политика, политика... Династия преуспела в этом. И все же вернемся к вопросу: отчего вы угрюмы, сир Уильям?
- Вчера я ехал во главе парада, Ориджин. В задницу моей кобыле дышали четыре тысячи солдат. Сверкали во всем блеске, как ты выразился. Так вот, из этих четырех тысяч от силы две сотни когда-то бывали в настоящем бою. Знаешь, меня немного тревожит этот факт.
- Понимаю, - без тени сарказма кивает Эрвин и поднимает кубок. - Выпьем же за славное войско, созданное для парадов! ...Кстати, если ничего не придумаете, через два хода вы проиграли.
- Вот же северный черт!
В землянке сыро, темно, пахнет плесенью, как в заброшенном погребе. Вход закрыт деревянным щитом, волк вряд ли сможет отодвинуть его и войти. Это хорошая новость. В щите прорезано квадратное окошко - единственное отверстие, впускающее в землянку свет. Днем света мало из-за облаков, ночью - и вовсе нет. Черная тьма сменяется серой тьмой. Можно считать сутки - было бы желание.
Лекарь сказал бы: перевязки нужно делать дважды в день - утром и вечером. Лекари любят привязываться к утрам и вечерам, Эрвин хорошо это знает со времен простуженного детства. Но утро и вечер потерялись из-за сумрака. Эрвин просыпается под звук воды: она журчит, когда дождь, и сочится капельками, когда дождя нет: клап-клап-клап. Он делает себе очередную перевязку. Свет почти и не нужен, кисточку и ветошь легко найти на ощупь, мази - различить по запаху. Рана на ощупь - такая же, как и была: огненно болезненная и скользкая от сукровицы. Кажется, края слегка припухли. Приходится раздвигать их пальцами, чтобы проникнуть кистью внутрь.
Лекарь бы сказал: рану нужно зашить, иначе в ней может поселиться хворь. Но другой бы сказал: нужно оставить открытой, чтобы рана дышала, иначе под швом она непременно загноится. Эрвин чуть не воет от боли, прикасаясь к разрезу мягкой кисточкой. Страшно представить ощущения от иглы. Поэтому он верит второму лекарю - тому, кто не велит зашивать.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});