«Автобиографического животного». Деррида, очень тронутый, сначала попросил подумать. «Ваше предложение („Деррида № 4“ на 2002 год) дает мне возможность помечтать. Это было бы немного безумно, не так ли… Я не говорю „нет“, но мне нужно еще немного об этом подумать»[1388]. В августе он принимает решение все-таки попробовать:
После размышлений и несмотря на всевозможные внутренние и вполне искренние возражения, которые вы только можете себе представить (не слишком ли это, заслуживаю ли я, заслуживает ли моя работа еще одной конференции и т. д.), я думаю, что должен принять, как я уже дал вам понять, это столь щедрое предложение, сделанное мне еще раз. Я говорю себе, что в конечном счете, поскольку речь будет идти об общей работе, а не о «чествовании», поскольку прошлый опыт позволяет надеяться на еще 10 дней многоязычного праздника дружбы, поскольку важно прежде всего не ударить в грязь лицом перед нашими хозяевами и самой традицией Серизи… отказ или неохота под предлогом скромности здесь неуместны. К тому же жизнь слишком коротка, и у нас нет права лишать себя и некоторых самых дорогих нам друзей шанса на эти встречи[1389].
К руководителям мероприятия он обращается с тремя просьбами. Две первые вполне традиционны: намеченная тема – «Политики дружбы» (она представляется ему одновременно очень политичной и очень открытой), а Мари-Луиз Малле должна в очередной раз заняться руководством конференции. Третья просьба может показаться более странной:
Наконец, если это возможно, и я говорю это в силу суеверной привязанности к прошлому, конференция, которая в очередной раз пришлась бы на мой день рождения 15 июля, была бы одновременно удобна для многих возможных участников (особенно иностранных) и успокоила бы мое воображение. Но это всего лишь своего рода «каприз». Учитывайте его только в том случае, если это не осложнит тем или иным образом график ваших программ.
Я ценю неслыханную привилегию этого дара и, понимая, что его не заслуживаю, черпаю в нем немалые силы в эти несколько меланхоличные годы моей жизни, которые будут в немалой степени размечены и освещены этими «юбилеями» в Серизи[1390].
Это пожелание, конечно, будет удовлетворено. Что же до названия, оно изменится, и это будет «Грядущая демократия», что, с его точки зрения, далеко не синоним «будущей демократии». С позиции Деррида демократия никогда не существует в настоящем, «но есть невозможное, обещание которого она фиксирует»[1391]. На вступительной лекции, размах которой вполне соответствует предшествующим конференциям в Серизи, он предлагает прочтение, несколько месяцев спустя опубликованное в Galilée под названием «Хулиганы». Для него это способ перечитать себя под специфическим, в данном случае политическим, углом зрения, точно так же, как он поступил с темой животного в 1997 году. Деррида с некоторых пор значительно радикализировался. В каком-то смысле, продолжая «страшную обвинительную речь» Ноама Хомского в «Государствах-изгоях»[1392] или «Государствах-хулиганах», он не боится заявить:
Первые и самые воинственные rogue States – это те, что игнорировали или постоянно нарушали международное право, защитниками которого они себя выставляют, от имени которого они говорят, во имя которого они отправляются воевать с так называемыми rogue States каждый раз, когда этого требуют их интересы. Это Соединенные Штаты…
Государства, которые в состоянии разоблачить их, обвинить в нарушении права, в пренебрежении правом, в извращениях или отклонениях, в которых якобы виновато то или иное rogue State, эти Соединенные Штаты, заявляющие, что они гаранты международного права, и начинающие войну, полицейские операции или действия по поддержанию мира, поскольку у них есть на это сила, эти Соединенные Штаты и государства, которые объединяются с ними в этих действиях, они сами и есть, как суверены, первые rogue States[1393].
Но, по Деррида, бдительность следует проявлять на еще более фундаментальном уровне, поскольку «собственно, каждое суверенное государство виртуально и априори в состоянии злоупотребить своей властью и в качестве государства-хулигана нарушить международное право. Нечто от государства-хулигана есть в каждом государстве. Применение государственной власти изначально является в данном случае чрезмерным, относящимся к порядку злоупотребления»[1394].
Это не мешает ему отметить свою веру в демократию, «единственную систему, единственную конституционную парадигму, в которой в принципе имеется или берется право публично критиковать все, включая саму идею демократии, ее понятие, ее историю и ее название»[1395].
Осень 2002 года он встречает в Нью-Йорке, где, в частности, смотрит премьеру полнометражного фильма «Деррида» Кирби Дика и Эми Циринг Кофман. Съемка шла еще с 1997 года. Подход в фильме был выбран более американский и более ориентированный на широкую аудиторию, чем в фильме «Впрочем, Деррида» Сафаа Фати. Монтаж, обошедшийся без закадрового голоса и настоящих интервью, ориентируется на биографию. Жизнь Деррида изображается как жизнь публичного человека, прослеживается его путь от EHESS до Нью-Йорка через Калифорнию и Южную Африку, а также как частная жизнь: у него дома, на кухне, даже у парикмахера. На все это он согласился скорее охотно, хотя долгое время не доверял медиа и образам. Музыку написал Руити Сакамото, который несколько лет назад использовал некоторые тексты Деррида для оперы.
Фильм «Деррида», задуманный для большого экрана, был представлен в официальной программе на фестивале «Sundance», а также в Локарно, Венеции и Мельбурне, причем он пользовался успехом у зрителей, необычным для фильма такого рода. Особенно эффективен слоган: «What if someone came along who changed not the way you think about everything, but everything about the way you think» («Что если бы кто-то изменил не способ вашей мысли обо всем, но все в способе вашей мысли»). Впервые, по крайней мере в Нью-Йорке, Деррида стали часто узнавать на улице.
Глава 10
В жизни и в смерти. 2003–2004
12 февраля 2003 года на шестом занятии второго года семинара «Зверь и суверен» Деррида наконец берется за тему, которую он объявил еще несколько недель назад: выбор между погребением и испепелением. Любопытно, что эта тема очень мало исследовалась в философском дискурсе о смерти.
Одно из различий между погребением и испепелением в том, что первое признает обоснованным существование трупа, его долговечность и территорию, тогда как второе прячет труп… если мертвец – это исчезнувший, труп исчезнувшего не исчезает, он не уничтожается в качестве трупа, что происходит при испепелении. Это не-исчезнование оставляет надежду фантазму, если я могу так сказать. Погребенный, я не исчезаю, я могу еще цепляться за что-то, мой фантазм может еще держаться за мой труп, за не-исчезновение моего