его дома.
Le Monde подчеркивает этот факт: «Именно Даниэль, сын Сильвиан Агасински, учащийся подготовительных курсов в лицее Кондорсе в Париже, нажал на кнопку факса… и объявил тем самым о выдвижении кандидатуры Лионеля Жоспена Агентству Франс Пресс и всем французам. Всего лишь малозначительная подробность, но она несет в себе разные образы и смыслы. У Лионеля Жоспена в противоположность Жаку Шираку есть свое семейное гнездо, с кухней (он позировал в ней в
Paris-Match от 7 марта), и семья. Прекрасная, современная семья, пересобранная заново»[1377].
Битву медиаобразов, в которую вступают оба главных кандидата, Деррида может лишь наблюдать, бессильно и с горечью. С самого начала официальной президентской кампании Сильвиан постоянно фигурирует в разных СМИ, гораздо больше, чем в 1995 году: интервью на канале TFi 20 марта, интервью в Parisien 29 марта, в Nouvel Observateur 4 апреля, в Elle 8 апреля, в Gala 11 апреля, фоторепортаж в Paris-Match 18 апреля. Сильвиан определенно намного сдержаннее биографов ее мужа, она никогда не упоминает имени Деррида. Это не мешает последнему почувствовать себя крайне уязвленным, когда он прочел такие ее слова: «Даниэлю было пять лет в 1989 году, и воспитал его Лионель… я бесконечно благодарна человеку, который был нежен и добр как со мной, так и с мальчиком, ставшим для него сыном, и мне трудно даже говорить об этом, настолько я волнуюсь»[1378]. «Его воспитал Лионель, который принял его как сына»[1379], – гласит подпись к фото Сильвиан с юношей на газетный разворот[1380].
Хотя некоторые отвечают на это ухмылкой, близкие друзья Деррида замечают, насколько он расстроен. Авитал Ронелл вспоминает: «Долгое время Жак, должно быть, говорил себе, что никто ничего не знает, хотя это было совершенно безосновательно. Это была своего рода перевернутая паранойя: он настолько хотел сохранить тайну, что был убежден в том, что так оно и есть. Отсюда и удар, который он испытал, когда все вышло в публичное пространство. В период кампании 2002 года он почувствовал себя словно бы наказанным за историю с Сильвиан. Для него эта драма была еще более серьезной потому, что он был крайне чувствителен к слухам. Порой у него было чувство, что ему строят козни в высших сферах»[1381].
В отличие от 1995 года в этот раз Жак Деррида не участвовал в комитете поддержки Лионеля Жоспена. Он разочарован многими аспектами его политики в бытность главой правительства, в частности в отношении нелегалов. Сам он становится все радикальнее, а потому действия французских социалистов представляются ему слишком робкими. Он крайне шокирован «частичным и по крайней мере формальным сохранением „закона Паскуа-Дебре“ об иммиграции»[1382]. Деррида охотно признает, что «безусловное гостеприимство» «как таковое невыполнимо»: «Если бы мы хотели сразу перевести его в политику, оно всегда вело бы к извращенным последствиям. Но, не пренебрегая этими рисками, мы не можем и не должны отказываться от отсылки к неограниченному гостеприимству»[1383]. Точно так же Жак плохо понимает эволюцию интеллектуальных позиций Сильвиан, которые на протяжении 12 лет были столь близки его собственным: с его точки зрения, «Политика полов» отмечена биологизмом и консерватизмом.
Их столкновение станет публичным, приобретя еще большую известность из-за драматического характера выборов. 21 апреля 2002 года в вечер первого тура происходит нечто неожиданное, как «удар молнии»: больше всего голосов набирает действующий президент Жак Ширак, а сразу за ним идет Жан-Мари Ле Пен, кандидат от Национального фронта. Лионель Жоспен в тот же вечер заявляет, что уходит из политики. 5 мая Жак Ширак избирается на второй срок, набрав 82,21 процента голосов.
Через две недели в статье, посвященной ему Libération, Деррида признается помимо прочего в том, что впервые в жизни не голосовал в первом туре президентских выборов «из-за плохого настроения, вызванного всеми кандидатами»[1384]. На следующий день Сильвиан Агасински комментирует это заявление в своем дневнике, который будет опубликован несколько месяцев спустя:
Я прочитала в Libération, что Жак Деррида не голосовал в первом туре «из-за плохого настроения, вызванного всеми кандидатами». Итак, из-за настроения, все того же и как всегда! О нем в этом дневнике то и дело заходит речь. Но я не думала, что оно может сыграть решающую роль в день выборов. Будем надеяться по крайней мере, что к философу вернется его хорошее настроение во втором туре, когда надо будет выбирать между Шираком и Ле Пеном[1385].
Затем она основательнее берется за своего прежнего партнера и за его идеи, считая их оторванными от реальности, в которой она недавно жила:
Философия, впрочем, также может испортить настроение: например, понятие «безусловного гостеприимства», придуманное Деррида. Оно не только абсурдно (что все же нужно сказать), оно провокативно. И хотя похвально защищать нелегалов, это, конечно, нельзя делать во имя безусловного гостеприимства, поскольку ничто не является более условным, чем гостеприимство. Безусловное в целом отвечает вкусу прекрасных душ к чистоте и абсолюту. Оно вдохновляется Кантом, то есть жертвует пониманием эмпирической реальности ради чистоты понятия. Но оно отказывается мыслить действительную реальность[1386].
В январе 2003 года в большом примечании к «Хулиганам» Деррида отвечает ей едва ли не мстительно:
Итак, безусловное гостеприимство, я настаиваю на этом. Дело в том, что многие указали мне в связи с этой темой на недавнюю публикацию (в «убогом парижском таблоиде в стиле Gala», добавил один из них), автор которой сентенциозно, но без ссылок, которые можно было бы проверить, обсуждает то, что я пишу или преподаю уже несколько лет, обозначая свой предмет выражением «безусловное гостеприимство». Не понимая в этом, судя по всему, вообще ничего, автор ставит мне, как некогда в лицее, плохую оценку, оставляя на полях моего сочинения категоричное примечание: «абсурд»! Посмотрим…
О безусловном гостеприимстве я всегда говорил, настаивая на нем и никогда от него не отступая, что, будучи невозможным, оно остается гетерогенным политическому, юридическому и даже этическому. Но невозможное – не значит ничто. Невозможное – вот что, по определению, случается. Я думаю, что это по-прежнему достаточно сложно помыслить, но, собственно, это как раз и занимает указанную мысль, если она вообще есть и с того момента, как она есть[1387].
Печальный момент: похоже, что это последние слова, которыми обменялись друг с другом Жак Деррида и Сильвиан Агасински.
В июле 2002 года проходит четвертая 10-дневная конференция в Серизи, посвященная работам Деррида. Эдит Эргон предложила ему ее еще в апреле 1999 года сразу после выхода