на чудовищное давление, оказываемое происшедшим событием, Деррида стремится сохранить свою довольно сложную позицию, рискуя вызвать раздражение у некоторых американских читателей. Отказ от сложности для него равнялся бы «неприемлемой непристойности»[1363], словно бы от него требовали склониться и подчиниться.
Можно безусловно осуждать террористические акты (и государственные, и другие), не отказываясь при этом понимать ситуацию, которая смогла породить их, хотя и не легитимировала их… Можно безусловно комментировать, что я и делаю здесь, теракт и сентября, не запрещая себе принимать в расчет реальные или предположительные условия, в силу которых он стал возможен. Все те, кто, из какой бы страны он ни был, организовывали или пытались оправдать этот теракт, видели в нем ответ на государственный терроризм США и их союзников[1364].
Но это желание не скрывать противоречия и парадоксы никоим образом не мешает Деррида предельно четко обозначить свою позицию:
Так вот, в этом разгуле насилия, если бы мне надо быть сделать это в бинарной ситуации, я бы занял такую позицию. Несмотря на все мои радикальные сомнения относительно американской и даже европейской политики, а также, говоря шире, относительно «международной антитеррористической» коалиции, несмотря на все это и все фактические предательства, несмотря на все виды пренебрежения демократией, международным правом, международными институтами, которые были созданы и до определенного момента поддерживались государствами этой «коалиции», я занял бы сторону того лагеря, который в принципе теоретически оставляет открытой возможность совершенствования демократии ради «политического», совершенствования международного права, международных институтов и т. п.[1365]
Событие и сентября придает особый вес понятию, которое преследует его уже многие годы, – понятию аутоиммунитета. Впервые он говорил о нем на Капри в 1994 году на конференции по религии: «Аутоиммунный процесс – это… такое странное поведение живого существа, которое, совершая едва ли не самоубийство, пытается „само“ уничтожить свои собственные защиты, иммунизироваться против своего „собственного“ иммунитета»[1366]. Демократия ни в коем случае не должна уступать этой аутоиммунной логике. Даже когда надо ответить на худшее, она не должна отказываться от того, что является ее основанием.
Книга диалогов с Элизабет Рудинеско «О чем завтра…», после того как ее долго переписывали оба автора, выходит во Франции на следующий день после и сентября 2001 года. Ее выпускают два издательства – Fayard и Galilée, тираж довольно большой, что говорит о немалых ожиданиях со стороны обоих издателей. Это не мешает Клоду Дюрану, владельцу издательства Fayard, обвинить Деррида и Рудинеско в том, что этой книгой они хотят «дестабилизировать» его книгоиздательскую фирму. Споры в кругах парижских издателей, бушевавшие 18 месяцев назад в разгар истории Камю, еще не закончились, и даже политических событий недостаточно, чтобы о них забыли[1367].
Пресса принимает работу как нельзя лучше. Кристиан Делакампань из Le Monde приветствует «лучшее из введений» в идеи Деррида. По словам Филиппа Пети из Marianne, «наконец он появился, Деррида без труда», философ, который является «отдельным континентом, сознанием, памятью, марраном новых времен», который согласился на этот раз «открыть себя широкой публике». Только L’Express в лице Франсуа Бюнеля считает, что «встреча не состоялась»: «Это разговор у камина двух старых сообщников, которые смеются над своими читателями». Лучший комментарий, возможно, дал Режис Дебре в письме Деррида: «„О чем завтра…“ позволяет каждому разобраться со своими собственными противоречиями, склонностями или отвращениями… Многие благодаря этому диалогу смогут сойтись с вами или, напротив, разойтись, но теперь уже со знанием дела»[1368].
Хотя книга продается лучше, чем другие работы Деррида – разошлось примерно 18 тысяч экземпляров в большом формате, – она не добилась во Франции должного успеха. Fayard ждал большего, однако продвижение книги задержалось из-за и сентября и из-за долгого отсутствия Деррида. Только в конце ноября он смог присоединиться к Элизабет Рудинеско, чтобы поучаствовать в нескольких радио– и телепередачах, а также в презентациях в книжных магазинах. Но, как и в случае других книг Деррида, успех можно оценить лишь на международном рынке: «О чем завтра…» была переведена примерно на 20 языков.
Публикация работы, в которой Деррида подробно высказывается по разным политическим темам, как и само событие и сентября, раздувает еще один спор. Некоторые считают Деррида «плохим евреем», поскольку он давно уже поддерживает дело палестинского народа, еще со времен своей дружбы с Жене. Многие годы его позиции по израильско-палестинскому вопросу не менялись. Еще в 1988 году на конференции в Иерусалиме он сказал, что его позиция «определяется не только стремлением к справедливости и дружбой с палестинцами и израильтянами. Она хотела бы также послужить выражением надежды на будущее и уважения к определенному образу Израиля»[1369].
Возможно, именно в своем длинном письме Клоду Ланцману, автору «Шоа», а также редактору Temps modernes, Деррида лучше всего высказал свое мнение по этому вопросу. Его сильно задела статья Робера Редекера, вышедшая в журнале осенью 2001 года. В ней автор, в частности, утверждает, что после и сентября «стало больше случаев, когда можно было наблюдать воскрешение левой юдофобии… Растормаживание антиизраильской ненависти позволило, с одной стороны, превратить жертв, то есть американцев, в виноватых, а с другой – смягчить ответственность реальных виновников (исламский терроризм, взращиваемый или поддерживаемый определенными мусульманскими государствами)»[1370].
Письмо, отправленное Деррида Ланцману, несколько напоминает письмо, которое он написал в 1961 году Пьеру Нора, когда речь шла о книге Нора «Французы Алжира». Деррида снова заверяет Ланцмана в том, что испытывает к нему исключительно дружеские чувства. Если бы не эта дружба, он просто не потрудился бы ему писать, поскольку у него нет привычки протестовать всякий раз, когда случается прочитать какие-либо возмутительные для него вещи. Но эта статья шокировала его тем, где именно она была опубликована, и одновременно серьезностью некоторых выдвинутых в ней обвинений. Деррида, в частности, не считает возможным говорить, как это делает Редекер, что «в конечном счете в Сабре и Шатиле одни арабы были перебиты другими арабами». Желая избежать путаницы, он пользуется случаем, чтобы открыто заявить о своих убеждениях:
Не думайте, что моя критическая бдительность является односторонней. Столь же чувствительна она и к антисемитизму или определенному антиизраилизму, как и к определенной политике некоторых стран Ближнего Востока и даже Палестинского государства… не говоря уже, разумеется, о «терроризме». Но я считаю своей ответственностью быть бдительнее к той стороне, к которой я, как предполагается, принадлежу в силу своего «положения»: как «французский гражданин» я должен публично уделять намного большее критическое внимание французской политике, чем какой-либо другой, на другом конце света. «Еврею»,