своих последних семинарских занятий[1403].
Во Франции у Маргерит проблемы со здоровьем. Даже когда у нее обнаруживают пневмонию, она отказывается сообщать об этом Жаку. Поскольку для нее, ранее болевшей туберкулезом, ситуация становится тревожной, Пьер и Жан просят отца сократить пребывание в Калифорнии и вернуться как можно быстрее. Когда он возвращается во Францию, Маргерит уже немного лучше, но она все еще очень слаба. Жак отводит ее к доктору Араго, их гастроэнтерологу. Обследовав Маргерит, врач поворачивается к ее мужу: «А у вас как дела, получше?». Деррида признается, что боли у него не прошли. Все та же тупая боль. Ему назначают рентген, МРТ и ультразвуковое исследование, которые надо пройти в клинике через несколько дней, 14 мая.
Обычно, когда Жаку нужно пройти исследование, он потом сразу звонит Маргерит, чтобы ее успокоить. Но в этот день он не стал ей звонить. «Как только я до него дозвонилась, – рассказывает она, – я почувствовала, что он пытается от меня что-то скрыть… Поскольку я не отступала, он сказал: „У меня опухоль в поджелудочной железе“». Вечером он обронил слово „рак“. На меня словно дом обрушился. Я металась между двумя чувствами: была страшно напугана тем, что речь о поджелудочной, поскольку это один из видов рака с самым высоким уровнем смертности, и в то же время была убеждена, что он не может умереть. Он же очень скоро стал думать, что обречен»[1404].
Доктор Араго назначает его на прием в Институт Кюри. Врачи требуют тотчас начать химиотерапию, но Деррида не хочет. Он предпочел бы отложить госпитализацию примерно на 10 дней, чтобы не отменять свою поездку в Израиль и два других давно запланированных выступления. Даже в этих обстоятельствах ему важно соблюдать свои обязательства. Врачи, сильно удивившись, соглашаются с отсрочкой.
22 мая 2003 года, в первый день конференции, организованной в честь Элен Сиксу по случаю дара ее архивов Национальной библиотеке Франции, Деррида объявляет близким о своей болезни. Деррида, который так часто говорит, что работает «на смерти», «как о моторе говорят, что он работает на бензине», может лишь доказать вопреки самому себе, насколько это верно. Он только что получил ужасные результаты своих анализов, но, превозмогая волнение, он читает, ни разу не сбившись, длинную лекцию «Генезисы, генеалогии, жанры и гений»[1405].
На следующий день он вылетает в Иерусалим, где ему должны присудить степень доктора honoris causa. Чтобы поменьше устать от этой короткой поездки, он попросил подогнать машину на взлетную полосу и пропустить его без проверок на израильской таможне как по прибытии, так и при отъезде. 25 мая в Еврейском университете Иерусалима перед лекцией Деррида о Пауле Целане, являющейся, вероятно, вариантом его текста «Тараны», написанного в честь Гадамера, Доминик де Вильпен, все еще в ореоле своей речи против военного вторжения в Ирак, прочитанной несколькими месяцами ранее в ООН, говорит ему о своем искреннем уважении:
Жак Деррида, вы возвращаете содержание самым сильным и самым простым словам Человечества… Вы в первом ряду тех, кто открыл путь новой мысли… «Деконструкция» – это внимательный, скрупулезный подход мысли, которая формируется в испытании своим собственным предметом. Подход в высшей степени творческий и освободительный. Разобрать, никогда не разрушая, чтобы пойти дальше[1406].
Министр также подчеркивает связь между этим «рассуждением о методе» и различными выступлениями Деррида в публичной сфере: «против подавления диссидентов в бывшей Чехословакии, против расизма в Южной Африке и против тюремной системы в США». Он напоминает о его «неустанной бдительности» к несправедливостям и антисемитизму. В заключение Доминик де Вильпен говорит: «Вы продолжаете традицию интеллектуалов чести, влюбленных в универсальное, идете по пути, открытом Вольтером, Бернаносом, Золя и Сартром».
Вернувшись во Францию, Деррида считает должным выполнить еще одно обязательство. Вечером 27 мая он вместе с Мустафой Шерифом проводит заключительное заседание на конференции «Алжир – Франция в память о великих фигурах диалога цивилизаций», которая проходит в Институте арабского мира. Большой амфитеатр набит битком; в аудитории присутствуют Андре Микель, Андре Мандуз и Жан-Пьер Шевенман. Прибыв на место, Деррида признается Мустафе Шерифу, что от любого другого собрания он бы отказался. Но он считает должным высказаться этим вечером «как алжирец». Ему как никогда важно связать друг с другом все нити своей жизни: «Из всех полученных и унаследованных мной культурных богатств моя алжирская культура относится к числу тех, что поддерживали меня сильнее всего»[1407].
Деррида начинает свое лечение сразу после этой встречи. Он на несколько недель перестает писать, что ясно из нескольких личных строк, сопровождающих Речь в защиту внешней политики, общей для всей Европы, опубликованную в Libération 31 мая 2003 года и в нескольких других европейских газетах:
Я считаю важным подписать вместе с Юргеном Хабермасом этот разбор, также являющийся обращением. Мы считаем неотложным и необходимым, чтобы немецкие и французские интеллектуалы, преодолев распри, которые могли разделять их в прошлом, объединили в этом случае свои голоса. Этот текст, как легко можно понять, был написан Юргеном Хабермасом. Несмотря на то что у меня было желание его написать, личные обстоятельства мне помешали, поэтому я предложил Юргену Хабермасу подписать вместе с ним это обращение, основные посылки и позиции которого я разделяю[1408].
Из окна палаты в Институте Кюри, где ему проводят химиотерапию, Деррида может наблюдать улицу Ульм и вход в Школу, где он провел столько лет. Тяжелое лечение он сносит покорно, не теряя надежды. Разве не рассказывали ему об одном пациенте, у которого уже 17 лет ремиссия? Разве доктор Жан-Марк Экстра не сказал ему, что недавно в лечении рака поджелудочной железы был достигнут существенный прогресс? Маргерит Деррида рассказывает, что Жак решил не худеть и заставлял себя есть, даже когда не было аппетита: «Он потерял какое-то количество волос, но немного. В физическом отношении он выглядел неплохо, и казалось, что он держится молодцом, насколько позволяют обстоятельства. Все мы не отказывались от мысли, что может быть ремиссия».
Пагубные последствия химиотерапии сказываются главным образом на психике. Потеря сил и ужасная слабость приводят Деррида к новому приступу депрессии, который заставляет его отказаться от проектов и планов. «Впервые на протяжении десятков лет он был вынужден приостановить свою деятельность, – рассказывает Альбер Диши. – И если раньше он всегда отличался огромной работоспособностью, то теперь он должен был отказаться от ряда текстов, лекций и поездок, что далось ему очень тяжело»[1409].
Деррида раздражает также жалость к нему, которая становится заметна в интеллектуальной среде, словно бы все готовятся