Я всегда чувствовала какое-то его духовное одиночество, непрерывный поиск чего-то, а я тогда многого не понимала. Он дарил мне книжки, производил сильное впечатление как личность и как мужчина, я была слегка влюблена в него. Но я вообще, как всякий поэт, увлекаюсь всеми, кто этого заслуживает. Помню, я тогда уехала в Севастополь и носила в сердце его образ и очень много думала о нём. Но сближения не получилось. Ещё и потому, что у него были другие взгляды на вещи. Он считал, что в отношениях мужчины и женщины период взаимоознакомления затягивать не стоит — одних это шокировало, другим нравилось, но это было не по мне. Всё оборвалось. Но осталось тёплое чувство.
Мы потом звонили друг другу. Встречались на каких-то заседаниях, я защищала их, где могла, от всяких нелепых нападок.
Сейчас я понимаю, что могла бы быть ближе к нему и лучше его понять».
А буквально лет пять назад Римма Фёдоровна написала стихотворение. Оно называется «Попытка к бегству» и посвящается Аркадию Стругацкому:
На стене висит картина.Там — девчонка и детина.Это предки моего отца.Но они пока что — дети,и отца-то нет на свете,и у сказки не видать конца. —Я хочу попасть в картину,деревенскому кретинуулыбнусь и рублик подарю.Вечер там и нет народа.Но, как и у нас погода:хрусткий снег, присущий январю.Я хочу попасть в картину,позабыть свою рутину, от неразрешимого умчать.Я, должно быть, просто трушуи замученную душуобреку по новой всё начать.Только невозможно бегство.На меня чужое детствопялит глазки, словно из стекла.И приходит отрезвленьеи соединяет звеньярадостей, обид, добра и зла.Надо мной висит картина…Там ли, тут ли — всё едино!Если так, судьба мне всё же тут.По картине день стекает.Ночь идёт, потом светает.И потоки света всё сметут.
Рассказывает Елена Ванслова
«Это был гренадёр, красавец, хоть с усами, хоть без усов, выправка и чарующие рассказы о чём угодно. Женщины действительно сами на него вешались. И он всегда знал, за кем приударить. Я, например, не его женщина — пресновата, он это безошибочно определял, и мы просто дружили. А вообще, у нас же нравы были тогда совсем другие: понравилась, значит, сразу в постель — мы так не считали. Аркадий — считал, и Лена так считала — они нашли друг друга в этом плане. Но я убеждена, что вот такие вещи делают человека более несчастным. Гиперсексуальность может быть от рождения, но как образ жизни — это от плохого воспитания. Мужского, отцовского воспитания не хватало ему. И разницы между культурой и образованием он тогда в молодости совсем не видел. У них с Леной тормозов не было, страсть была мощная, красивая, необыкновенная. Но десятилетиями такое длиться не может. Он мне не плакался в жилетку, но я чувствовала уже, что в семье не всё в порядке, и принимала скорее сторону Аркадия. С другими женщинами я его не встречала. Но слышала об этом, конечно».
Вспоминает Людмила Абрамова
«Он умел вести себя с женщинами. Он был красавец, но он был исключительно воспитан, во всяком случае, на фоне среднего советского человека. Это не без влияния ВИИЯКА. Они даже были похожи чем-то с Мишей Анчаровым, при всей ревности друг к другу, похожи в чем-то лучшем, их соперничество было, полагаю, на женской почве — не конкретную женщину не поделили, конкретная, думаю, разорвала бы себя, чтобы успеть и туда и сюда. Просто они оба имели одинаково сокрушительный успех, а потому друг друга и ревновали. Он был добрый Дон Жуан. Дон Жуан вообще добрый по определению. Но он был очень добрый. Он хотел любить всех. Я знаю многое о нём, но далеко не всё считаю нужным рассказывать».
И на закуску — мнение мужчины.
Рассуждает Виктор Санович:
«Пусть меня лучше застрелят, чем я буду писать мемуары о нём. Это нельзя. Потому что одно дело, когда люди впускают к себе и это знает вся Москва, и совсем другое — писать об Аркадии Стругацком. Он был очень целомудренный мужчина, очень стыдливый. Понимаете, это как персонажи Бориса Балтера, которых он описывал в романе „До свидания, мальчики“. Стругацкий ведь был мужчина со всеми онёрами, и чтобы женщина играла в его жизни какую-то абсолютную роль — так не было, ни с кем, но рыцарственность и чувство чести — вот это было. Несмотря на все мужские игры. Целомудрие было непреложное, свойственное целому поколению — вот это надо понимать».
А вот что говорил на эту тему БН, давая большое интервью «Плейбою» для ноябрьского номера 1995 года. Журнал только-только начал издаваться тогда на русском языке.
«В восприятии литературы мы — аскеты, даже в каком-то смысле пуритане. Хотя в жизни никогда пуританами не были, особенно Аркадий — красавец, жизнелюб, жуир и большой ценитель женщин. И, тем не менее, когда мы играли в карты, пили водяру или травили анекдоты, у нас не было принято обсуждать вопросы секса. Можно было рассказывать сколь угодно неприличные анекдоты, но никогда не обсуждались подробности чьих-то любовных похождений. Просто никому не приходило в голову говорить о столь интимных вещах. Как, скажем, вряд ли кому-нибудь в здравом уме захочется рассуждать об особенностях своих естественных выделений. И этот внутренний запрет играл большую роль, когда мы работали. Если кому-нибудь из нас приходило в голову вставить сексуальную сцену, то второй морщился, говорил: да ну её на фиг, обойдёмся и без неё. У нас есть пара сексуальных сцен, но они носят, так сказать, формальный характер.
…Нам было малоинтересно об этом писать. Мы ставили перед собой несколько более возвышенные задачи, типа проблемы разума во Вселенной, что, согласитесь, мало стыкуется с проблемами гениталий. Хотя, при желании, и здесь можно узреть связь».
Мы тоже ставим более возвышенные задачи. Вперёд и вверх, читатель!
Глава двадцатая
СУДЬБА С ТВЁРДОЙ ПОХОДКОЙ
Обычно с тобой по дороге твоей
Несколько спутников вместе идут,
Но порой пускаешься в путь и один.
Радостно и одному идти,
Но если товарищи есть у тебя,
На сердце становится веселей.
Ты сам избираешь свой собственный путь.
По кручам ли кружит иль прямо ведёт,
Он всё равно твой избранный путь.
Ёсано Акико
Странное наступило время. Глухое, беспросветное, душное. Ушла в далёкое прошлое эйфория 60-х, быстро забывалась отчаянная борьба 70-х за право на собственную свободу. АБС одержали важную, нелокальную, тактическую победу. А стратегические задачи представлялись теперь всё более нерешаемыми. Наступила пора чёткого разделения на то, что можно говорить, и то, чего нельзя говорить ни в коем случае, на то, что пишешь для публикации, и то, что пишешь исключительно в стол, для души. И для будущих поколений. Бороться за себя уже не хотелось — хотелось бороться именно за эти будущие поколения.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});