никто пока не додумался, так что даже на казённые мастерские можно наведаться свободно. А поскольку казённое производство – крупнотоварное, то и характер его далёк от мелкого кустарного. Это уже большие мастерские с десятками, а то и сотнями работников – как рабов, так и мало чем отличающихся от них по реальному положению на работе «свободных». Эдакие античные мануфактуры. Этим-то они мне и интересны.
Лесами природа Египет обделила, так что и собственного дикого шелкопряда в товарных количествах в нём не водится, так что всё египетское шелкоткачество – и тоже, конечно же, полная госмонополия – осуществляется исключительно из готовой привозной индийской пряжи. Поэтому Мунни, уже догадавшаяся, для чего я её купил, посоветовала посетить хлопковое предприятие. Это наиболее полный аналог шёлкового производства. Суть тут в том, что, в отличие от китайского тутового шелкопряда, который только в том Китае есть и раньше шестого века уже нашей эры в Средиземноморье не появится, коконы диких шелкопрядов не разматываются. Их расщипывают и расчесывают аналогично клоку хлопковой ваты, после чего прядут из них нить точно так же, как и из хлопка. Вот почему именно крупное производство хлопкового текстиля в наибольшей степени похоже на ту мануфактуру по выделке «дикого» шёлка, которую я задумал.
Одно из таких предприятий находилось как раз в пригороде Александрии, и мы прогулялись на него. Одна драхма привратной страже – и мы беспрепятственно проникли внутрь, пара драхм надсмотрщику-управляющему – и мы получили гида-экскурсовода.
Кустарщиной здесь в самом деле и не пахло. В применявшемся на предприятии производственном оборудовании моя рабыня-экспертша без труда опознала и индийские прялки, и индийские горизонтальные ткацкие станки, на которых можно было ткать куски ткани до шести метров длиной. Для античной эпохи – вполне себе «высокие технологии». И если среди обычных работяг преобладали коренные египтяне, то самую ответственную и высококвалифицированную работу выполняли немногочисленные рабы-индусы.
Промышленное оборудование подобного типа, по словам нашего гида из числа надсмотрщиков, известно и давно уже применяется в крупных текстильных мастерских эллинистического мира, в том числе и в Карфагене, но самые искусные индийские пряхи и ткачи, без которых нельзя выработать высококачественной тонкой ткани, в достаточном количестве имеются лишь в селевкидской Сирии и в птолемеевском Египте. Оттого-то и ценятся так высоко по всему Средиземноморью знаменитые египетские полотно и ситец. А обеспечивает это великолепие эллинистическая организация высокопроизводительного труда, объединённая с искусностью, усидчивостью и прилежанием всех работников – ну, кроме некоторых нерадивых отщепенцев…
Как раз у нас на глазах двое дюжих надсмотрщиков уже метелили одного раба. Усердно метелили, от души, явно наслаждаясь процессом и не собираясь останавливаться.
– Это же Рам, господин! – шепнула мне вдруг в самое ухо Мунни. – Они убьют его! Спаси его, умоляю тебя!
– Что такое рам? – не въехал я.
– Его зовут Рам, господин, и он из нашей деревни!
– Ты предлагаешь мне повсюду выкупать всех твоих односельчан, какие нам только попадутся? – Этот односельчанин Мунни, надо полагать, должен бы быть таким же потомком индийских шелкоткачей, как и она сама, и такие рабочие кадры, ясный хрен, на дороге не валяются, но и недавно купленная рабыня не должна забывать о своём месте.
– Нет, только этого, господин! Рам был одним из лучших ткачей во всей нашей деревне! Очень тебя прошу!
– И ты просишь за него именно как за хорошего ткача? – что-то мне показалось сильно сомнительным, что её мотивация именно в этом.
– Он небезразличен мне и сам по себе, – призналась она. – Но ты не пожалеешь, господин, – я сказала тебе правду о его мастерстве!
На Востоке обычно считается крайней бестактностью, если гость вмешивается во взаимоотношения хозяина с его рабами, и без веской на то причины делать этого там не стоит. Но тут причина-то достаточно веская, а заплаченные за «экскурсию» деньги делали уместным и «экскурсионное» любопытство.
– Они не слишком увлеклись? – спросил я управляющего. – Убить ведь могут!
– Если и убьют – невелика беда, чужеземец! – ответил тот. – Этот негодяй уже не первый раз осмеливается пререкаться с надсмотрщиком. Он хороший ткач, и я щадил его до сих пор. Я прощал ему, когда он отказывался от подсобных работ. Я простил, когда он переделал станок не так, как у всех, – это был очень дурной пример для прочих, но ему так было удобнее, а он очень хороший ткач, и я простил ему его самовольство. Но теперь, всемогущий Серапис, моё терпение иссякло!
– А что он сделал неподобающего на этот раз?
– Негодяй испортил работу. Нарочно испортил, не случайно! От него не так уж и много требовалось – ткать самый обычный материал, с которым справится и новичок. А этот смутьян возомнил, будто лучше нас знает, что и как ему делать! Он зачем-то сдвоил нити, и ткань вместо гладкой получилась шершавой! Взгляни сам, чужеземец!
Я посмотрел и пощупал «брак», представляющий собой весьма оригинальный вариант привычного по нашему современному миру казённого «вафельного» полотенца.
– Но ведь он неплохо придумал, уважаемый!
– Да кто просил его придумывать! Всемогущий Серапис! От него требовалось выполнить задание и ничего более! Я должен поставлять на склад нормальную гладкую ткань, а он сделал шершавую! Кто примет её у меня, и как я отчитаюсь перед начальством за потраченную зря пряжу?
– Разве нельзя распустить её и переткать заново?
– Это абсолютно нетрудно, чужеземец. Но разве в этом дело! Он раб и обязан повиноваться, и даже если он грек, а мы – коренные египтяне, это ничего не меняет! Мне и моим людям надоели его дерзкие выходки, и я намерен положить им конец!
– За дерзость вполне достаточно просто хорошенько высечь. Так ты говоришь, уважаемый, что он хороший ткач? Разумно ли тогда калечить его?
– Он подаёт дурной пример остальным, и этого спускать нельзя. Иначе, глядя на него, начнут дерзить многие, и во что тогда превратится мастерская?
– И что ты намерен с ним сделать?
– Продам негодяя на рудники или в каменоломни.
– И тебе не жаль потерять умелого работника? – я нарочно муссировал эту тему, дабы включить у собеседника ещё и профессиональное начальственное упрямство – типа «я здесь самый главный, и как я сказал, так и будет».
– Очень жаль, но он обнаглел и зашёл слишком далеко. Пусть теперь его судьба послужит хорошим назиданием для остальных! Да будет так!
– И много ли тебе дадут за него скупщики рабов для рудника или каменоломни?
– Двести драхм. Это убыточно для меня, но порядок в мастерской важнее.
– Тут ты прав, уважаемый, порядок превыше всего. Но позволь мне поговорить с этим смутьяном. Небольшой рудничок есть