В этом обращении Маркс был не одинок: Женнихен пришла в ярость, узнав, что «Марсельеза» поддержала английскую газету, предостерегая читателей от определения «ирландцы — политические мученики», и буквально выстрелила гневной статьей (подписав ее «Дж. Уильямс») 27 февраля, которая появилась во французской газете 1 марта {88}. В ответ «Марсельеза» прислала просьбу писать еще {89}. Так началась двойная жизнь Женнихен — гувернантки днем и защитницы ирландских узников ночью.
Она была в восторге не только от перспективы опубликовать свои статьи, но и оттого, что ее перо разоблачало несправедливость. Вся ее предыдущая жизнь прошла под влиянием идей и речей ее отца — теперь у нее появился шанс проверить свои собственные силы.
Первая статья Женнихен оканчивалась провокационной фразой: «Двадцать фениев умерли или сошли с ума в тюрьмах наигуманнейшей Англии!» {90}, а следующая статья была написана еще более остро и смело. В ней Женнихен обвиняла премьер-министра Гладстона во лжи и попытках скрыть преступления его правительства; в качестве доказательства она использовала письма О’Донована Росса, написанные огрызком карандаша на туалетной бумаге и тайно переданные на волю {91}. (Флоранс, ставший теперь постоянным гостем Маркса, перевел письма на французский, и Женнихен смогла полностью привести их в своей статье.) {92} Ирландца заставляли есть, словно животное, стоя на четвереньках, привязывали за шею к его тачке. Избитый, неоднократно лишенный пищи, он смотрел, как его сокамерники умирают в невыносимых условиях из бесчеловечного заключения: «Я не жалуюсь на наказания, которые изобретают мои надзиратели — моя работа заключается в том, чтобы страдать — но я настаиваю на своем праве рассказать всему миру о тех издевательствах, которым я подвергаюсь… Если мне суждено умереть в тюрьме, я прошу мою семью и моих друзей не верить ни единому слову, что обо мне скажут эти люди». Письмо было подписано «О’Донован Росса, политический заключенный, приговоренный к каторжным работам». {93}
Письмо произвело сенсацию. Оно звучало по-шекспировски, словно О’Донован говорил из самой могилы, обвиняя своих убийц.
«Марсельеза» выпустила специальный номер, посвященный политическим узникам, и слова Женнихен, словно лесной пожар, распространились по Брюсселю, Берлину, Дублину и на всем пути за океан, в Америку. В течение нескольких дней все английские газеты от Манчестера до Лондона — «Таймс», «Дейли Телеграф», «Стандарт» — перепечатали статью {94}. 16 марта лондонская «Дейли Ньюс» опубликовала ответ министра внутренних дел: он отвергал обвинения О’Донована, но признавал, что тот закован в кандалы {95}. Это дало «Дж. Уильямсу» тему для новой статьи в «Марсельезе», которую Женнихен и Маркс писали вместе {96}.
Маркс был вне себя от гордости за достижения дочери. Ее статьи послужили поводом для запроса в Парламенте — о полном публичном расследовании положения ирландских узников — который Гладстон был вынужден удовлетворить. Женнихен не только способствовала тому, что в конечном итоге узники вышли на свободу — она и в процессе расследования пыталась улучшить условия их заключения, постоянно поддерживая общественный интерес своими статьями. Маркс был уверен: Женнихен помогла разрушить иллюзию, что либеральные правительства более обеспокоены правами человека, чем реакционные режимы {97}. Он упоминал о статьях Женнихен во всех письмах того периода, неважно — интересовали они его корреспондента, или нет.
Энгельс также был в приподнятом настроении. «Женни может кричать «Победа на всех фронтах!» Если бы не она, Гладстон никогда не допустил бы нового расследования». {98}
Жизнь Женнихен той весной заиграла новыми красками. Хотя ее статьи были подписаны псевдонимом, все, принадлежавшие к кругу ее отца, знали настоящее имя автора (жена О’Донована Росса, Мэри думала, впрочем, что Дж. Уильямс — мужчина, и была очень доброжелательно настроена, пока не узнала, что это Женнихен — в этот момент ревность пересилила чувство благодарности {99}).
Женнихен начала получать деловые предложения уже не как дочь Карла Маркса, а как Женни Маркс, писательница. Супруга итальянского коммерсанта в конце марта пригласила ее на вечерний прием, где присутствовали лондонские знаменитости; Женнихен читала Шекспира и «имела бешеный успех», если верить ее отцу, впрочем, абсолютно предвзятому критику. Она даже начала снова брать уроки пения, и ее мысли снова обратились к сцене {100}.
Кроме всего прочего, на Женнихен обратил внимание Флоранс. Широкоплечий блондин с бородой и яркими голубыми глазами, в свои 32 он очень напоминал человека 1848 года — порывистый романтик, ренегат правящего класса. Сын французского аристократа, член Парижской Академии наук, Флоранс был еще и ученым — он писал книгу по этнографии — однако променял науку на более захватывающее приключение: стал солдатом свободы и революции, предлагая свои немалые способности любой стране или любому делу, которое он сам считал достойным. Он излучал физическую силу, хотя в кабинете Маркса выглядел изящным, хорошо воспитанным и — да, веселым и обаятельным {101}. Женщины Маркса влюблялись в него, одна за другой. Женнихен — особенно, она называла его «самой необычной смесью ученого и человека действия». {102} Они работали вдвоем, занимаясь проблемами ирландских узников — и следя одним глазом за Францией, где попытки Наполеона сохранить свой авторитет, казалось, приводили к ровно обратному результату.
Плебисцит был запланирован на 8 мая 1870 года, французским избирателям должно было быть предложено одобрить конституционные поправки, которые позволили бы Наполеону III обойти законодательные органы и обратиться напрямую к народу, чтобы изменить законы. С точки зрения Наполеона, текст был написан блестяще — формулировки были настолько расплывчаты, что как бы ни пошло голосование, Наполеон выигрывал.
Однако то, что он сам считал хитрым и умным ходом, критиками его было расценено как акт отчаяния лидера, чья власть прогнила до такой степени, что он вынужден обманывать свой народ, чтобы заручиться его поддержкой {103}.
Члены Интернационала обсудили маневр императора на встрече в конце апреля, на которой присутствовали 1200 делегатов. Было решено призвать избирателей воздержаться от фальшивого плебисцита. В ответ правоохранительные органы провели единовременные обыски в отделениях Интернационала в Париже, Лионе, Руане, Марселе и Бресте {104}. Интернационал был объявлен нелегальной тайной организацией, его членов обвинили в подготовке покушения на Наполеона. На самом деле идея подобного заговора витала в воздухе, но к Интернационалу не имела никакого отношения: полиция выдумала фальшивый заговор, чтобы оправдать свою атаку на оппозицию {105}.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});