— Это и моя победа! — радостно завопил Володя, хватая в охапку уже одетую в белое платье невесту с гирляндою бело-розовых мелких розочек в темных волнах волос.
— Болван! — с сожалением покачала головой Серафима Евгеньевна. — Оболтус!
Надя вспыхнула, но сдержалась. С пылающими щеками, подавляя с трудом в себе гнев, она проговорила:
— Конечно, вам лучше знать, каков ваш сын. Вы его мать, а мне он показался и хорош и умен. Ошиблась, значит!
Татьяна обняла ее за плечи и насмешливо сказала:
— Не обращайте внимания, ревность матери к сыновьям — это неподавляемо, неистребимо.
Володя в страхе зажмурился:
— Уже! Начинается!
Несмотря на мелкие неурядицы, вечер получился веселым. Татьяна настояла, чтоб ужин был не в ресторане, как это стало модным в последние годы, а у себя дома, и чтоб готовые блюда привезли из ресторана. Стоять у плиты с готовками домашних разносолов было некому. Фрося, домашняя работница Субботиных, ушла, презрительно передернув плечами.
— Выдумали, тоже! Свадьбу в день Победы гулять! Терпежу им нет в другой день. Кому охота в такой праздник на кухне торчать!
Пришли товарищи Володи, кто с женами, кто с девушками, а кто и просто — по-холостяцки. Женщины все молодые, красивые, модные. Многим, наверное, показалось странным — со стороны невесты не было родни, хотя друзья Володи уже знали, что внучки Маши больше нет. Зато Рита покорила всех: приехала в каком-то «обалденном» вечернем длинном платье, усеянном блестками и еще чем-то, что сверкало и переливалось на ней. Она сразу завоевала симпатии мужской половины и кокетничала напропалую при неодобрительных взглядах Татьяны.
Когда раздались победные залпы салюта и фейерверки взметнулись в небо, Володя под крики «горько», со счастливой улыбкой целовал свою невесту, приговаривая: «Попалась, кобра!», «Попалась, какая кусалась!».
После долгого ужина с криками и поздравлениями Рита, к общей радости, села за рояль и заиграла что-то бравурное и очень знакомое, а что? Надя не вспомнила. Потом Татьяна попросила ее спеть, а ее и просить особо не надо было — всегда рада-радехонька.
— Пожалуйста, только уж нам, а не ему, твоему Ромео! — тихо, с насмешкой сказал Володя, провожая ее к роялю.
Пришлось постоять, подумать, что спеть, когда все, что было пропето ею, всегда только ему. Но вспомнила и шепнула Рите:
— Давайте наш любимый: «Не уходи!»
Они обе любили этот романс, и иногда, под грустное настроение, пели его, не забывая соблюдать все правила вокала. Однако сегодня Наде захотелось спеть его так, как когда-то научила ее петь этот старинный романс Елизавета Людвиговна Маевская. Исполнять, а не только петь!
«Начинай вполголоса и медленно, — говорила она Наде, — Умоляй, проси! «Не уходи, побудь со мною!» Признайся ему, застенчиво и стыдливо: «Я так давно тебя люблю!» И дальше, не в силах сдержать свой порыв, обещай ему всю себя, не скупись! И в полный голос: — «Тебя я лаской огневою и напою и утомлю…» Поняла, как надо петь?»
Слово за словом был пройден весь романс, и на репетиции Наташа Лавровская повторила ей опять, свою самую большую похвалу: «Сама себя перепрыгнула!»
Но тот, для кого она выкладывала в пении всю душу до последней искорки, никогда не услышал ее, да и петь на лагерной сцене Наде не пришлось.
Концерты в ОЛПе приурочивались к праздникам, а их после нового 53-го года больше для нее не было. 8-го марта был «великий» траур в зоне — умер Сталин, к 1 Мая опер Горохов вычеркнул ее из программы. Не гоже вольняшке средь зечек распевать. Она уже была амнистирована, а потом события развернулись так, что ей было вовсе не до пения.
И покуда гости щедро расточали похвалы ее голосу, она с грустью вспомнила и холодную столовую, со скользким, никогда не просыхающим полом, и Наташу Лавровскую с аккордеоном из труппы Дудко, и того, кому предназначался этот романс, и затосковала… Но стоило ей окинуть взглядом веселое, улыбающееся общество, как в голову пришла озорная и дерзкая мысль: «А что будет, если я спрошу их сейчас: «А вы знаете, кто я такая?» Вот этот стиляжка, который присосался к моей руке липкими губами, наверняка, воскликнет: «Вы Богиня!» или что-нибудь в этом роде. А я им скажу: «Осечка! Я не Богиня, я просто бандитка из шайки беглого каторжника Бена Джойса! Читали «Дети капитана Гранта»? там о нем написано. И пока они не очухались от изумления, негодования и прочих эмоций, добавлю еще того пуще! Скажу: «Да-да, не таращьте на меня свои зенки, я правду говорю, — сидела за бандитизм с убийством почти пять лет в Воркуте! И поделом мне! Так мне и надо! Я— дрянь! Я — мерзавка! Я погубила двух парней! Но за них меня никто не осудит — нет такой статьи в нашем кодексе, только моя собственная совесть! Один из них сгинул в лагере, за то, что хотел дотянуться до меня, подарить мне «колечко с камушком», другой, по словам шмоналки, был «зарезан, как свинья, прямо в сердце!» И все из-за меня, я знаю? А этого избалованного мальчика, в своей жизни не знавшего слова «нет», я довела до того, что он устал от моей недоступности и непомерной гордыни, и, сгорая от своего «огня желанья», бросился в омут головой, не потрудившись узнать, кто я есть!» «Бес» тут как тут: «Ведь не скажешь! А забавно было бы покуражиться, немая сцена из «Ревизора»! Но не мучай себя — тебе есть оправдание: ты подчинила себя своей заветной мечте — быть певицей! Вспомни! Когда ты коченела в телячьем вагоне в голодном забытьи или плакала по ночам оттого, что нестерпимая боль выворачивала твои руки в кровавых мозолях, а мать, выбиваясь из последних сил, волокла тебе ящик с посылкой, чтоб ты не загнулась от цинги, пеллагры, туберкулеза… или дрожала от холода и голодухи в карцере, твой суженый забавлялся с престижными девушками, жил весело и беззаботно, и всем им было преотлично! Ты предала сама себя!» — «Они не виноваты, они производное этой системы!» — мысленно ответила «бесу» Надя, стараясь оправдать свое замужество. «Ша! Будь осторожна и помни! Старшие следователи 2-го отдела МГБ, майор Линников и капитан Остапишин, могут быть еще на своих местах и при деле — наматывают срока, обеспечивая даровой силой Заполярную кочегарку — Воркуту. Наверняка, повышены в чинах», — предупредил «бес». Неизвестно, сколько бы стояла, оцепенев, Надя, молча пререкаясь со своим «бесом», но выручила ее Татьяна, поймав за руку.
— Нагнись, пожалуйста, ко мне!
И, когда Надя слегка наклонилась к ее лицу, Татьяна чуть тронула губами Надину щеку.
— Можешь звать меня Таней и на «ты», согласна? — шепотом спросила она. Надя обомлела от неожиданности.
— Конечно! — Еще бы, самый главный и строгий член семьи предлагает ей свою дружбу! — Конечно, согласна, с радостью!