— Фантастика! Ты и по мне будешь траур год носить?
— Не балбесничай! С тобой ничего не случится. Я молюсь за тебя, — хмурясь, серьезно сказала Надя.
— С ума можно рехнуться! Ты еще и верующая?
— И не просто, а глубоко и убежденно! Пора бы тебе знать…
— Чувствую я, закончится моя жизнь в сумасшедшем доме. Я не выдержу, я рехнусь от тебя. Ты жительница прошлого века, а я специалист по новейшим наукам и вдобавок убежденный материалист.
— Это по молодости, по глупости. Учение Маркса существует около ста лет, учение Христа бессмертно, потому что это наша совесть, наши доброта и милосердие, и жить будет с нами, пока существуем мы, люди!
Володя молча, с изумлением, смотрел на нее.
— Скучная ты будешь, пропал я! Верующая кобра!
— Да уж развлекать тебя не стану, не надейся! Тебе дали два с лишним месяца на размышление, давай прибавим еще годик?
— Нет! — завопил он. И тотчас добавил: — А может, все же не поедешь? Лучше позвони сперва.
— Дело! — согласилась она. — Иногда ты бываешь даже умен!
— Знаю! Но редко и не в контексте с тобой!
— Умерь козловую похоть — и разум не покинет тебя!
— Извини, а зачем я тогда женюсь? Такой хомут надеваю?
— Верно! А зачем?
— Но у тебя же деревенская психология: «Женись, тогда хоть ложкой хлебай». Вынужден. Поставлен в безвыходное положение!
Надя не выдержала и рассмеялась:
— А ты злопамятный! Все простить не можешь, что мало приложила тебя к стульям. Извини, рука сорвалась. В другой раз уж постараюсь.
Володя замолчал, и она догадалась, что он судорожно ищет, что ей еще завесить колючего и ехидного в ответ, чтобы последнее слово осталось за ним.
— Не трудись ехидничать, лучше скажи, как мне позвонить в Ленинград?
— Поедем к нам, от нас позвонишь, — с готовностью предложил он.
— Спасибо, нет! Это мне не подходит!
— Тогда с телеграфа на улице Горького. Поедем, он открыт, я довезу тебя! — и, заметив, что она колеблется, добавил: — Я вовсе не претендую стоять с тобой рядом. Посижу в машине, подожду тебя, да, кстати, в аптеку зайду, там напротив, мама йод просила купить.
Час был поздний, но народу оказалось достаточно много. Надя оплатила десятиминутный разговор и села ждать вызова, раздумывая, нужно ли ей держать Володю с машиной или лучше отпустить, но отойти побоялась, а вдруг вызовут!
— Михайлова! Ты? — Она быстро подняла голову. Перед ней стоял знакомый мужчина, но кто?
— Не узнаешь?
— Конечно! — И тотчас узнала. — Анатолий Гайкович…
— Так точно! — подтвердил он весело и, как старый знакомый, протянул руку. — Здорово! — Он был не один, а с очень красивой, высокой девушкой. — Познакомься! Жена моя, Витуся!
«Там, в Воркуте, вроде не эта у него была» — вспомнила Надя.
— Ты чего? — догадался он. — Мою бульдожку вспомнила? Разошлись мы с ней!
Витуся скромно отошла в сторонку.
— Давно оттуда?
— Пока в отпуск приехал, а там насовсем выберусь…
— Что ж так? Покидаете злачные места!
— А ну их, совсем!
— Никак заварушек испугались, товарищ оперуполномоченный, убегаете? — с ехидцей спросила Надя, заметив, что Арутюнов был в штатском.
— Тише ты! — Он оглянулся. — А чего пугаться? Шахты кое-какие, действительно, буянили, и то не все. Ну, а в нашем девичнике все тихо-мирно было. Стороной прошло. Но тут же припомнив что-то, сердито добавил: — А кому нужно в чужом пиру похмелье? Сами пусть разгребают!
— Кто там еще остался?
— Да все, как были. Сдается, Покровская, помнишь, у вас на скрипке играла? Вот она освободилась, в Александров направление получила.
— Почему в Александров? Она ведь москвичка!
— Москву ей не дадут, сто первый километр. В Москву политических не пускают так сразу. У них, ведь, поражения в правах у всех. Выглядишь отлично! Не узнать! Поешь?
— Учусь пока! — Ей хотелось спросить его, что он знает о Тарасове, но опять подошла Витуся, и Надя постеснялась.
Видимо, Анатолий Гайкович понял ее, потому что сказал:
— Ты позвони мне, поговорим, я на улице Веснина живу, на Арбате…
— Ленинград, вторая кабина! — объявила телефонистка-
— Запишите мне, пожалуйста, — быстро сказала Надя, — мне тоже очень нужно поговорить с вами! — И прошла в кабину.
Пока ее соединяли с Ленинградом, Арутюнов успел записать свой телефон и просунул записку ей в дверь.
— Алло! — раздался в трубке женский голос.
— Галя? Мне Тамару Анатольевну!
— У нас таких нет!
— Простите, это квартира Тарасовых?
— Нет, они здесь больше не проживают!
— Подождите! — взмолилась Надя. — Где они теперь? Они мне очень нужны! — с замирающим сердцем крикнула она.
— Я не знаю, они переехали куда-то в новый район и ни адреса, ни своего телефона не оставили.
— Спасибо! — едва слышно прошептала Надя. Она повесила трубку и опять присела на прежнее место, закрыв глаза. Минуты две-три ей понадобилось, чтоб придти в себя от такой неприятной неожиданности. «Где тебя найти, если все пути замела полярная пурга!» — вспомнила она вдруг, и, обескураженная, не сразу нашла в себе силы подняться и уйти. На скамье, где она сидела, одиноко остался лежать листок с телефоном.
Володя стоял около машины, веселый и довольный. Надя отвернулась, чтоб не видеть его оживленного лица.
«И чего радуется?» Когда она подошла, он, увидев ее глаза полные отчаяния и смятения, осторожно спросил:
— Ну, как?
— Не еду! — коротко ответила она и, уже в машине сказала ему, будто сама себе, сухо, без слез: — Как больно! Я и не предполагала…
У дома Володя хотел проводить ее до двери, а возможно, навязаться на чай, но Надя остановила его:
— Не провожай, не надо, я сама! — и протянула ему руку. — Спасибо тебе, Володька, что ты есть у меня, я буду очень, очень тебя любить. Больше мне некого на этом свете! — голос ее задрожал, и губы тоже, которые она протянула ему, и он тотчас нашел их.
Дома, на столе, лежала книга, привезенная в последнюю поездку из Калуги, она раскрыла ее посередине, наугад, прочитала:
«А будут дни, угаснет и печаль,И засинеет сон воспоминанья,Где нет уже ни счастья, ни страданья,А только всепрощающая даль».
«Кто же обещает мне такое успокоение?» — она перевернула страницу: Иван Бунин.
По настоянию Льва было решено: после свадьбы Надя переедет жить в квартиру Субботиных. — Не в примаках же ему жить в Надиной квартире! — веско заявил он.
Что же касается самого Володи:
— Готов жить где угодно, хоть в райском шалаше! — сказал.