предисполкома.
Я был внуком, но это невыгодно.
Дитя лейтенанта Шмидта.
Шахматист — лекция. Внезапно он заявил, что девятка дает больше комбинаций, чем шахматы.
Наше время молодецкое. Жалобный вой итальянских певцов и синкопа.
Человечество чего-то боится. Оно зарывает в землю граммофонные пластинки, фильмы, тревожно старается напомнить, что оно жило, что была цивилизация.
Плод незаконной связи разных фирм.
В учреждении звонит телефон, но никто к нему не подходит.
Купили замечательную машину и стали из-за нее спорить. А машина стояла.
Частникам не дают делать даже презервативов. Им оставили только квас.
1929–1930
Монолог профессора, воображающего, что [он] на заседании комиссии по чистке. «Я сын урядника. И мне кажется, что урядники составляют лучшую часть человечества».
Добивается командировки, чтобы купить себе кальсоны.
Довоенная рыба.
— Вы культурное наследие царизма. Мы вас используем.
— Нет, не используете.
— Всосем.
— Нет, не всосете.
Что снится рыбе.
Ну, как моя рыба?
А вы поспать не хотите, чтобы не храпеть?
В трамвай вошел человек, вымазанный калом неизвестного мне животного. По этому поводу граждане затеяли мелкий склочный разговор. Одни говорили, что таким каловикам надо ездить в прицепных вагонах. Другие — вообще жаловались на непорядки в стране и, в частности, на бюрократизм. Внезапно стало тихо. Бывает в трамваях такая мертвая минута, когда граждане обдумывают, какую бы еще сказать гадость.
И тут одуревший совершенно кондуктор заговорил стихами:
— Двиньтесь, граждане, вперед, Станьте между лавочек!
Но, не сочинив следующих двух строчек, закричал ужасным голосом:
— Получите билеты!
И склочный разговор возобновился с новой силой.
Печальный влюбленный.
«Собирайте кости ваших друзей — это утиль».
Отправляясь в гости, собирайте кости.
Упражняйте свою волю. Не садитесь в первый вагон трамвая. Ждите второго.
А второй всегда идет только до центра.
Каракурт. Все выбежали из учреждения, и в опустевшем доме жил паук. Поймали его только на второй день.
Вчера во мне проснулся частник. Мне захотелось торговать.
Люди с анормальной фигурой.
«Юрисконсультов нет, и скоро их совсем не будет».
«Мы блюдем закон».
Мать и дочь необыкновенно похожи друг на друга. Допустим ли такой параллелизм в работе?
Город на положении гимназии. Учебники, кого-чего? Кому-чему? Падежи.
Чистка. Тоже гимназия. Посылают за родителями.
Страдания глухого после внедрения звукового кино.
В Охотном ряду фарш выгребают прямо из карманов. «Стихия частного капитала бушует».
Дело поставлено на научную ногу.
Два приятеля, уговаривающие друг друга переменить миросозерцание. И оба встречаются — уже частниками.
Костюм из шерсти дружественных ему баранов.
Эй, Матвей, не жалей лаптей.
Медали лежали грудами, как бисквиты на празднике.
Бисквитное сиденье рояльной табуретки.
Резонансное дерево. Скрипка цвета копченой воблы.
Дирекция просит публику не нарушать художественной цельности спектакля аплодисментами во время хода действия.
— Ваша книга уже переведена на французский язык.
— О!
— И международная буржуазия уже использует его [роман] в своих интересах.
— Ну?
— Да, она употребляет его на подтирку.
Потребовались песни, стихи, романы, обряды, жилища и новое уменье хорошо держать себя в обществе.
Из-за головотяпства не выпустили календарей, и люди забыли, какое число. Продолжалось это месяц.
Торжество в восточном вкусе.
Июньский-Июльский. Ледовитое. Папахин. Закусий-Камчатский. Пайчихин. Талонский. Нерасторгуев. Воронцов-Машков. Парижанский-Пружанский. Младокошкин. Маломальский. Кишечников. Командировочных. Улучшанский-Ухудшанский. Укриади.
Ослабленный страхом инженер. Личные его отношения с громкоголосым письмоводителем.
Клубышев. Кастраки. Плохачев. Каучуконосов.
Путаясь в соплях, вошел мальчик.
Есть звезды, незаслуженно известные, вроде Большой Медведицы.
Поправки и отмежевки.
1930
Лоб, изборожденный пивными морщинами.
Трахнул лбом о паркет. Только и слышался стук лбов.
У старушки узкий ротик, как у копилки.
Набивные груди.
Сползаешь на рельсы, скатываешься!
Однообразная биография турецких госдеятелей: «Повешен в Смирне в 1926 г.».
По каким признакам объединяются люди? Служащие, вдовы.
Подбородок, как кошелек.
Одну пару рогов я уже заготовил, но где взять копыта?
Под портретом плакат: «Соблюдайте тишину». И это казалось заповедью.
«В ночной тиши слышен был только стук лбов».
Никто не спрашивал его о том, что он думает о мещанстве.
На все есть поклонники.
— Это героиня фельетона «Профессор-хулиган». — Стояла девушка в кошках.
Скажи мне, что ты читаешь, и я скажу тебе, у кого ты украл эту книгу.
Рыба южных морей? Селедка!
Солист его величества треснулся лбом.
Нам такие нужны. Он знает арифметику. Он нам нужен.
Оратор вкрадчивым голосом плел общеизвестное.
Человек, потерявший жанр.
Вдруг проволока пискнула.
Все языки заняты, кроме языка черноногих индейцев.
— Ну как? Женился?
— Женился!
— Ну, расскажите!
— Извольте. В комнате стоит кровать размером…
И так далее.
Думалкин и Блеялкин.
Вычистили за половое влечение.
Нытик-сифилитик.
Украли пальто, на обратном пути все остальное. И он вышел из вагона, сгибаясь под тяжестью мешка с дынями, которые подарила ему мама.
Отравился наждаком. Первый случай в истории клиники Склифосовского.
Чистка больных.
Хирург. Ну, этот ногу отпилит.
А рожать все так же трудно, как и 2000 лет назад?
Дети говорят, как взрослые: «Понравилась тебе эта дамочка?»
Блудный сын возвращается домой.
У трамвайной остановки.
— Меня преследуют, — хрипло сказал он.
Что может изготовлять кооптоварищество «Любовь»?
Лампесис.
Пороховой день.
Гефтий Иванович Фильдеперсовых-Чулков. Тов. Жреческий. Гуинпленум. Филипп Алиготе. Укусинен.
Усвешкин, Ушишкин и Усоскин.
Музыканты играли на черных дудках.
Бронзовый свет.
Такое впечатление, будто все население в трамваях переезжает в другой город.
Одинокий ищет комнату. Одинокому нужна комната. Одинокий, одинокий, страшно одинокий. Одинокий с дочерью ищет комнату.
В него было темное прошлое. Он был первый ученик. И погоня за пятерками отвлекла его от игр. Он не умел кататься на коньках, не играл на бильярде.
Он был такого маленького роста, что мог услышать только шумы в нижней части живота своего соседа, пенье кишок, визг перевариваемой пищи. Пища визжит. Она не хочет, чтоб ее переваривали.
Правда объектива, бинокля, телескопа.
Румянцев-Дунаевский. Голенищев-Бутусов.
— Что, молния скоро ударит в это невинное здание?
— Скоро.
— А грозы и бури будут?
— Будут.
— И фундамент затрясется?
— Да, фундамент затрясется.
— Ай, какие шары! Я из этих шаров питался.
Музыка не долетала.