Читать интересную книгу История Франции - Андре Моруа

5. У Университета не было ни зала для общих собраний, ни своего бюджета. Он не был центром обучения для сыновей дворянства, которые получали образование в своих замках. Греческая или римская элита состояла из воинов, которые в то же время были людьми образованными; в Средние века функции были строго разделены: клирик преподавал, молился, управлял, а рыцарь сражался. Робер де Сорбон основал в 1253 г. первый коллеж Парижского университета – Общину бедных магистров и студентов. Университеты выдавали дипломы бакалавров искусств, магистров искусств, докторов права, теологии или медицины, и эти средневековые звания сохранились до наших дней в американских университетах, унаследовавших через Англию средневековые французские традиции. В этих школах, в основном духовных, классическому образованию не уделялось большого внимания. Урок представлял собой комментированную лекцию по тексту из Библии или Аристотеля (в английском языке слова lecture и lesson сохраняют свое первичное значение). Публичные диспуты, или дискуссии по вопросу, выдвинутому магистром, длились иногда по нескольку дней. В самом начале схоластикой называлось все, что имело отношение к школе. Во времена Алкуина магистр назывался scolasticus. Позднее схоластикой стали называть философию средневековых школ. Основным предметом изучения была логика, так как если Бог наделил человека разумом, то, следовательно, цепь правильных рассуждений должна привести к раскрытию тайны мироздания. И тогда становится понятным, что то уважение к абстрактным рассуждениям и склонность к логической ясности, которые Тэн приписывает классическому духу XVII и XVIII вв., зародились во Франции еще в Средние века (Э. Жильсон).

Указ Людовика Святого об основании Сорбонны. 1257

6. Когда мы знакомимся с диссертациями и вопросами, которые обсуждались тогда магистрами, как, например, «Sic et Non» Пьера Абеляра (1079–1142), то нас поражает характер их занятий. «Спасся или нет Адам?», «Были или нет жены у апостолов?». Выдвигая вопросы для дискуссий, Абеляр пытался применить метод Сократа, пробудить умы, однако средневековый ученый, которому истина была открыта в священных книгах, мог заниматься только интерпретацией текстов. Но так как он был уже знаком со светскими текстами, так как он восхищался Платоном, а еще больше Аристотелем, он должен был попытаться примирить разум, восхищавший его в аристотелевской логике, со своей верой. Самый большой спор среди философов Средневековья шел о природе общих идей. Является ли идея реальностью, единственной реальностью, как учил Платон, или это всего лишь слово, а реальное есть частное, просто факт? Реалисты и номиналисты спорят с большой тонкостью, и в этих диспутах оттачиваются умы, научный словарь обретает свою точность. Святой Бернар, который упрекает Пьера Абеляра в том, что тот отрицает загадочность и неясность веры, считает, что истинное познание Бога происходит через интуицию и что тот, кто вкусил этой истинной пищи души, относится с презрением к сухим коркам познания, которые грызет рационалист. Но кажется, это не убеждает Абеляра. «Смешно, – говорит он, – рассказывать другим о том, чего ни ты сам и ни кто другой не может понять». В этом Абеляр предвосхищает Декарта.

Абеляр и Элоиза. Миниатюра. XIV в.

7. Все творчество святого Фомы Аквинского направлено на то, чтобы успокоить верующих и показать им, что вполне возможно примирить Аристотеля со Священным Писанием, а разум – с верой. «Истина, – говорит святой Фома, – одна, а следовательно, истина, проистекающая из знания, и истина, проистекающая из веры, должны совпадать». Или же Аристотелева логика неверна, или же она должна подтверждать истину, данную в Откровении, или хотя бы ту часть этой истины, которая может быть доказана. «Ибо некоторые вещи, которые подлинны от Бога, превосходят способность человеческого разума – например, что Бог един в трех лицах, – тогда как другие вещи доступны даже естественному разуму – например, что Бог существует». Так оказывается разрешенным духовный кризис, который мог бы нарушить равновесие XII в. Святой Фома утвердил веру, но тем же самым он узаконил и научные исследования. Если вера и познание, дух и мир земной, идея и реальность необходимым образом совпадают, то человек имеет право искать истину как в мире земном, так и в Священном Писании. Он может ставить вопросы перед реальностью, исходя из своих органов чувств и своего жизненного опыта; задачей его рассуждений будет согласовать результаты опыта с традицией, данной путем Откровения. Таким образом, святой Фома предвосхищает современный нам мир. Но в то время как ученый XX в. считает невозможным создавать образ мира и признает, что не знает общего замысла всего сооружения, что лишь отдельные камни этого сооружения ему пока удалось измерить, святой Фома обращается к Откровению и возводит до божественной истины шпиль своего духовного собора.

8. В те времена философы и богословы пишут на латыни, но начиная с XI в. во Франции появились жонглеры и труверы, которые ходили из замка в замок, с одной площади на другую, распевая героические песни на народном языке; вначале это были коротенькие стихи, а потом и длинные героические песни – chansons de geste. Хотя это было время Крестовых походов и рыцарям вполне хватало реальных военных дел, им нравились воспоминания о прошлом. Они испытывают ностальгию по Карлу Великому и даже по Александру Великому. Одна за другой появляются «Песни о Роланде»; монахи сообщают исторические детали; каждый трувер создает свою интерпретацию. Влияние на общие нравы этих повсюду повторяемых песен, закрепленных в головах и ритмом, и созвучиями, было столь велико, что к концу XII в. современный рыцарь начал подражать эпическому рыцарю точно так же, как позднее каждый влюбленный будет подражать Сен-Прё или Вертеру. Героические песни пробуждают воинскую доблесть; личное мужество оборачивается такой гордостью, что доходит до полного отказа от всякой помощи и поддержки; Роланд отказывается трубить в рог, чтобы призвать на помощь Карла Великого, и тем самым обрекает на гибель своих доблестных спутников. И вот этот-то дух героизма, доведенный до абсурда, и погубит французское рыцарство в битве при Креси. Рыцарь предан своему сюзерену, и его проблемами становятся конфликты, связанные с верностью. Он щедро расточает свое имущество, но крайне дорожит своей честью; всякую обиду он смывает кровью обидчика; он не нарушает слова, даже если оно дано врагу. Святой Людовик, король-рыцарь, поступает честно с сарацинами и предпочел бы потерять целую провинцию, чем нарушить договор. Если мы вспомним о коварстве франкских королей, нашедшем свое отражение в творчестве Григория Турского, то нравственность, описанная в героических песнях, представляет собой замечательный прогресс. В «Песни о Роланде» мы впервые обнаруживаем упоминание о чувстве патриотизма, любовь к doulce France – «милой Франции» (которая, может быть, ограничивается всего лишь территорией Иль-де-Франс, но разве в этом дело?). Эта героическая литература внесла значительный вклад в формирование французской души, и некоторые непроизвольные вспышки гордости у французских героев наших дней очень напоминают все ту же «Песнь о Роланде».

9. Наряду с героическими песнями, во Франции развивается и другая литература, в центре которой стоит Женщина, а сюжетом является Любовь. Откуда этот новый взгляд на женщину? В начале периода феодализма с ней обращались достаточно сурово. Нравы были грубыми. Дочь владельца замка должна была не только помочь рыцарю снять доспехи, приготовить ему постель и помочь искупаться, но и массировать ему тело до тех пор, пока он не уснет («Жерар Руссильонский»). Феодальный брак был деловой или политической сделкой, о любви не было и речи. Иногда супруги настолько не выносили друг друга, что при помощи уловок клириков они искали поводов для аннулирования брака. Это не вызывало больших сложностей, и поэтому многие женщины выходили замуж по три-четыре раза. Короли не проявляли ни капли нежности по отношению к королевам. Алиенора Аквитанская, жена Генриха II, Ингеборга Датская, жена Филиппа Августа, провели часть своей жизни в тюрьме. Но во времена Крестовых походов, во времена длительного отсутствия сеньора, возрос авторитет «дамы», так как из мужчин в замках оставались только юноши – пажи – или клирики, знавшие грамоту. У этих мужчин вожделение переплетается с уважением; паж или клирик «сублимирует» в стихах свою любовь, которую не осмеливаются провозгласить во всеуслышание. С другой стороны, у людей более богатых появляется больше свободного времени; они занимаются музыкой в женской половине замка. В очаровательных маленьких двориках замков Лимузена, Перигора, Пуату или Аквитании трубадуры распевают свои стихи под собственный аккомпанемент. Воспеваемая ими любовь – это любовь покорного слуги, любовь, полная глубокого уважения, почти религиозная. Они были знакомы с «Искусством любви» Овидия. Празднуются «куртуазные свадьбы», довольно сомнительные по своей сути, во время которых, по крайней мере в теории, завязываются только сердечные и духовные связи, но иногда их освящают духовные люди. Знатные дамы открыто заводят любовника при живом муже – это начало новой традиции. Организуются «суды любви», где сеньоры и дамы откровенно обсуждают важные вопросы: «Кто лучший друг: клирик или рыцарь?» Алиенора Аквитанская внедряет эти куртуазные нравы при французском, а потом и при английском дворе. Великий поэт того времени Кретьен де Труа живет при шампанском дворе, где царствует графиня Мария, дочь Алиеноры. И жена суверена предлагает поэту для стихов тему Ланселота – тему любви рыцаря, покорного своей даме. В период Средневековья француженки находятся в авангарде движения женщин за эмансипацию. Куртуазность имеет и другие глубокие и счастливые последствия. Она не только порождает любовные песни и «Роман о Розе», но и налагает некоторые правила поведения в обычаях, что является большим шагом вперед на пути цивилизации. Уже с этого момента закладываются некоторые черты будущей Франции: влияние женщин и то большое значение, которое приписывается любви.