Шрифт:
Интервал:
Закладка:
8 июня
Ежедневный ад и атрибуты экзаменов. Это значит, что надо рано вставать, надевать темный костюм и белый галстук, брать с собой плащ и академическую шапочку, входить в университетское здание, подниматься по каменным ступеням, оказываться в большом зале, где сидят согбенные фигурки, а после писать, писать, писать. А каждый вечер зубрить как безумный, готовясь к очередному экзамену. Череда настроений: эйфория, самонадеянность, склонность к шутливости, отчаяние, усталость, возбуждение, депрессия. Сейчас я поглощен экзаменами и переживаю все эти эмоции. Отношусь к сдаче серьезно и удивляюсь, как много знаний удается извлечь из прошлого. Невозможно сопротивляться желанию победить экзаменаторов. Но сейчас я сижу между двух стульев. Умен, но ленив.
14 июня
Экзамены. Сегодня я сдал самый трудный экзамен. Чувство облегчения и самодовольного ликования. Никто не работал меньше меня и никто не заслуживал меньшей оценки. Мне повезло, и еще сработал мой метод усиленной подготовки непосредственно перед экзаменом — я верю в него. Каждый вечер я зубрил как сумасшедший и легко справился с вопросами. Какой все же фарс эти экзамены, они не позволяют правильно оценить знания! До смешного неэффективны. В основном дело тут в памяти. Один вопрос по огромному материалу! К счастью, я отношусь к экзаменам как к фарсу, как к игре, которой не избежать, — будь что будет. Относиться к экзаменам серьезно — должно быть, большое страдание.
16 июня
Э.М. Форстер «Хауардз-Энд». Скучная, лишенная очарования книга. Странная, написанная в женской манере, со старомодным душком. Словно автор — образованный кролик. Неинтересны и неубедительны попытки писателя разрешить мелкие моральные, философские, психологические и метафизические противоречия. Относительно красочный стиль, но при этом ни одного по-настоящему яркого описания. Есть в книге и чувствительные, романтические моменты. История, возможно, и достоверна, но ей не хватает убедительности, вредят и элементы цинизма. Атмосфера приглушенная, болезненная.
19 июня
Последний день выпускных экзаменов. Экзамен был трудный, и сдал я его неважно. Когда все закончилось, я чувствовал себя ни хорошо, ни плохо. Своего рода антикульминация, но не совсем. Облегчение: ведь неприятный период в жизни остался позади. Новое ощущение свободы, независимости и — бесцельности.
20 июня
Расположившись в саду Нью-Колледжа в солнечный ветреный день, читаю «Грозовой перевал». Как приятно читать книгу, действие которой не тормозится символическими или психологическими отступлениями. В саду появилась хорошенькая девушка в пляжном костюме; подобрав повыше юбку и обнажив плечи, легла на траву у берега. Тут в сад входит тучный Исайя Берлин[73], по убеждениям космополит, и следовательно, человек неприятный по традиционным английским стандартам, а с ним юный Джеймс Джолл, стройный и белокурый. Оба в темных костюмах. Совершив невероятные прыжки, оказываются за углом, где лежит красавица — голова ее прикрыта капюшоном, — поглядывают искоса в ее сторону, что-то обсуждают, весело и самодовольно посмеиваясь. Я пытаюсь представить, на что похожа эта сценка, и решаю, что она взята из жизни монастыря. Как если бы монахи увидели купающуюся пастушку. Я вижу Исайю Б., погружающегося, подобно морской свинье, в глубокую, темно-зеленую тень каштанов, в то время как его совиная голова, выпученные глаза и толстые губы по-прежнему обращены в сторону девушки. В какой-то момент он выглядит совсем как сатир.
21 июня
Интересный вечер с Поджами и их другом, малоизвестным режиссером Стивеном. Этот высокий бунтарь выглядит для своих лет (35–37) молодо, его переполняет наивная вера в коммунизм.
Сам он это отрицает, но левое крыло, к которому он примыкает, простирается так далеко, что «социализм» тут — простой эвфемизм. С неприязнью относится к среднему классу (из которого вышел сам). Называет себя прирожденным революционером, судя по его словам, можно подумать, что это же везение, как врожденное умение плавать или кататься на коньках. Ненавидит Америку, капитализм, консерватизм. Опасная, ограниченная, пылкая личность. Не имеющая корней, разрушительная. Поджи, как обычно, циничны и веселы, их пессимизм выглядит нелогично. У Эйлин есть привычка шокировать, вести себя вызывающе, и это вносит свежую струю. Время, проведенное в их обществе, после недели безделья, сосредоточенности на себе и потворства своим капризам подействовало на меня как холодный душ. Говорили о войне, экономике, о шансах на существование, выживание. Теперь это был уже пессимизм взрослых, серьезных людей. Темная полоса, внезапно закрывшая тонкую радугу. Я молчал, никак себя не проявлял, слушал, чувствуя себя чужим, мудрым и более глубоким, чем остальные. Слушая коммуниста, я почувствовал правоту Вольтера («cultiver notre jardin»[74]), эти слова подходят для такого раздерганного существования, как наше. Они означают: занимайся своим делом, но не будь эгоистом — живи и оставайся самодостаточным, помогай, если нужно, будь терпимым, довольным, не высовывайся, занимайся философией, наслаждайся природой и простотой. И никогда, никогда не связывай себя обязательствами, касающимися неких идеалов. Мученичество никогда не приносит результатов. Когда дело касается ума, широта важнее долготы.
Когда я уходил, мне вручили подарок, пьесу «Юнона и павлин»[75], с дарственной надписью. Поступок тронул меня: несмотря на разницу наших взглядов, я чувствовал большую симпатию к этим людям. Они принадлежали к тем моим друзьям, которых я меньше всего хотел бы потерять. У Бэзила Бистона есть здравый смысл, он близок к природе; у Роджера Хендри напор; Гай Харди невероятно обаятелен; Подж и Эйлин умудрились соединить в себе все эти качества. Я воспринимаю их как одну личность.
Большую часть дня провел с Бэзилом в Минстер-Ловелл. Рисовали пейзажи. Я, как всегда, был слишком нетерпелив и радостно возбужден. Использовал слишком много кричащих сочетаний. Потом тот же вид передал в кубистской манере.
Ли-он-Си, 27 июня
Последние дни я провел с большой приятностью для себя. Бэзил — отличный товарищ, но он подавляет во мне все лучшее. С ним я потакаю своим прихотям. В течение долгого времени я не пишу стихов, вообще ничего не пишу. И все же жизнь моя наполнена, и, если бы не последнее обстоятельство, я был бы счастлив. Жизнь должна быть свободной для творчества. Здесь, в Ли, я ощущаю себя как в вакууме, находясь меж двух миров. Оксфорд, передавший мне все лучшее и худшее, что в нем есть, остался позади. Чувствую, как во мне растет новое физическое «я» — тело стало мощнее, кожа смуглее, лицо округлилось и повзрослело, и, если я нахожусь в хорошем настроении и улыбаюсь, верхние веки опускаются под углом и набегают морщинки. Эта новая личность более гедонистическая, самодовольная, доминирующая и напористая. Однако я чувствую себя глубоко аморальным человеком, как будто неприятие абсолютных понятий ослабляет у меня чувство справедливости, добра, долга и респектабельности. Как раз в это время известия о корейском инциденте затмили яркие события личного существования. Американцы вмешались, и возможно, в этот момент их убивают. Война потирает руки[76].
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});- Джон Фаулз. Дневники (1965-1972) - Джон Фаулз - Биографии и Мемуары
- Николай Георгиевич Гавриленко - Лора Сотник - Биографии и Мемуары
- Моя неделя с Мэрилин - Колин Кларк - Биографии и Мемуары