И работы Катерины: подруга не только лежала дома и бегала по ночам на свидания, но и работала. На ее как всегда безупречном натюрморте был изображен наш с ней каждодневный завтрак, заботливо приготовленный руками бабы Марьи. Заметила милую деталь, и чуть ли не до слез растрогалась: ложка, которую наша хозяйка называла Маринкина>>, лежала на первом плане — так подруга подчеркнула, что ей важно завтракать именно со мной… Тут я увидела чей-то набросок: я и коза Майка. Такого точно не было. Мы с Майкой, конечно, гуляем по утрам, но мы никому не позировали.
Я внимательно всматривалась в свое лицо, так четко переданное, отметила динамику позы, приятные пастельные тона… За спиной раздался голос одногруппницы Лены:
— Ринка, вот ты везучая, — судя по интонации, присутствовала зависть, только не понятно к чему. — А так хорошо прикидывалась страдающей…
Я повернулась к Лене, но она уже отошла, так как жюри вышли к ожидающей публике. Борис Таисович, замдекана, проректор, преподавательница с графики, и Мой черноглазый художник. Картинка уже начала складываться в моей голове. Но мозг все еще отказывался верить.
— Ребята, за неделю мы проделали большую работу! Я, признаюсь честно, не ожидал таких результатов, — Борис Таисович громогласно начал свою речь. — Во-первых, хочу поздравить наших юных художников. Малышня у нас талантливая! — сказал он к удовольствию сельских детей. — За неделю мы научились рисовать лучше, чем наш Геннадий Петрович.
Все посмеялись: в Академии давно ходили шутки о том, что проректор совершенно не умеет рисовать.
— Во — вторых‚ 1 курс! Вы радуете меня и всех преподавателей.
Такого рвения, такой самоотдачи я давно не видел. И все это в полевых условиях. Я вами горжусь!
Первый курс зааплодировал, подталкивая друг друга плечами.
— В-третьих, наши старшекурсники. Вы — будущее российской живописи. И я горд, что знаком с вами, и что приложил руку к вашему профессиональному становлению. А теперь перейдем к награждению! 1 место в жанре «Пейзаж» присуждается… — дальше я уже не слушала, так как наткнулась на внимательный взгляд черных глаз.
Я сдерживалась, чтобы не разрыдаться. И лишнее внимание мне было совершенно не к чему. Борис Таисович снова взял слово:
— Награждение в жанре «Пейзаж» и «Свободная живопись». Слово предоставляется Кириллу Робертовичу.
Мой черноглазый шагнул вперед, и очаровательно улыбнувшись (я отметила, как возбужденно Зашушукались первокурсницы, рассматривая его), начал с первого места.
— В жанре «Свободная живопись» побеждает студентка 4 года обучения Марина Сурикова. Картина «Крыло смерти».
Всем собравшимся было явлено мое сегодняшнее творение, созданное на том берегу острова. А я, развернувшись, выбежала из здания школы, забыв дождевик. Проливной дождь с силой набросился на меня, прижимая к забору. Темноту осветила полоска, вышедшая из открытых дверей школы, а шум дождя прорезал крик Кирилла Робертовича Марина!
Я плакала, и до смешного остро чувствовала себя Тосей из «Девчат». Она так же выбежала из деревянного здания сельского клуба, спряталась от своего Ильи за поленницей, и так же не хотела быть обнаруженной. Мне, как и ей, просто хотелось побыть в одиночестве.
Мне было обидно, что он меня обманул. Обидно, что я влюбилась.
И, как теперь уже стало ясно, безответно. Моя история с Кириллом Робертовичем не закончится так же хорошо, как история Тоси и Ильи.
ГЛАВА 11
Я знала, что он пойдет следом, к дому бабы Марьи. Поэтому пошла в обратную сторону. Возле дома медика Егора остановилась, заметив в окне отблески свечи. Неудобно, конечно, но куда-то надо податься. Я и так насквозь промокла.
Егор читал какие-то учебники по хирургии, и, судя по его радостному лицу, они ему надоели, а моя компания, напротив, радовала. Мне были выданы теплые вещи, налит горячий чай из термоса. Я сделала глоток, закашлялась, и разревелась. Пришлось все рассказать. Егор, не по годам мудрый парень, предложил поговорить с Кириллом Робертовичем.
— Он меня обманул! Он мог сразу сказать, в то утро, «Привет, Сурикова. Это я, твой мучитель. И я превратился в красавчика». Господи, — громко выдохнула я. — Какой же он красивый… Скотина.
— Ну, наверное, есть какие-то причины, по которым он так маскировался… Ну, не знаю, — протянул Егор.
— Да какая разница! Я никогда ни с кем так честно не говорила. Я за пару дней общения ему рассказала больше, чем кому-либо за всю жизнь.
А я тоже, дура… Даже имени ни разу не спросила.
— О как… — потер затылок Егор. — Ну, это о чем-то говорит. Имена, даты рождения, пароли-явки — это же все формальности. А вот то, что ты ему так сразу доверилась, это о многом говорит.
— Мне чертовски обидно. Я чувствую себя обманутой.
— Марина, если он такой прямолинейный и открытый для общения, то он все тебе объяснит. Просто дай мужику шанс.
Я испытывала острое ощущение диссонанса: в моей голове Кирилл Робертович и мужчина, которого я кошачьим взглядом рассматривала полдня назад, в одного человека никак не складывались. Кирилл Робертович с его волосами непонятного цвета, вечно хаотично растрепанными, как у Эйнштейна, огромными очками в нелепой роговой оправе, заросшими щеками, дурацкими свитерами с оленями и длинными кардиганами, которые были на три размера больше, едким сварливым голосом, вечными подколами и иронией. И мой черноглазый: красивый молодой мужчина, черными густыми волосами, глубокими внимательными глазами, теплыми, нежными руками, мелодичным, приятным голосом… Это не может быть один и тот же человек!
Хотя все сходилось: он воспринял мое появление, тем утром в бору, как само собой разумеющееся. Потому что он меня знает. А так, представьте, выплывает какая-то девка в старых тряпках в 4 часа утра у тебя из-за спины. Не хватало только мне сказать: «Ты умрешь через 7 дней». Я бы мольбертом шарахнула! Затем, когда я спросила у него, насколько он приехал на остров, он ответил «Как все». Можно было догадаться, что полностью фраза звучала, как «Как все мы, художники из Академии». И когда я спросила у него про архитектурно-строительный колледж, он смутился. Так как не имеет к нему никакого отношения. И наших он знает: Бориса Таисовича, Катерину. И по имени меня назвал. Но самое главное: он говорил все о том же, о чем и в Академии. О том, что я могу рисовать лучше.
И даже добился успехов в выяснении причины… Только говорил иначе. В Академии это были подколы, грубые фразочки, ирония. А здесь… Столько внимания, заботы, искреннего желания помочь. Я снова Всхлипнула, вспомнив, что сказала ему, что ненавижу своего преподавателя.
Вот как не поверить в судьбу? Если бы Я чуть поактивнее себя вела, а не сидела дома, то вовремя бы узнала, что он приехал, и что так изменился.
Не подверни Катерина ногу, она бы постоянно находилась в школе, и доложила бы мне о приезде Кирилла Робертовича.
Кстати, о Катерине…
— испортил девку? — подражая бабке Марье, спросила я у Егора.
Он довольно кивнул.
— Влюбился. Впервые в жизни. Испортил, конечно, но пока совсем чуть-чуть, — Егор широко улыбнулся. — А она тебе не рассказывает ничего?
— Молчит. Краснеет и молчит, — поправилась я, с нежностью подумав о своей рыжеволосой подруге.
— Да, она такая, — рассмеялся Егор. — Я, кстати, сейчас к ней пойду.
Ты идешь домой?
— Иду… Куда я денусь? — устало выдала я, и поднялась следом.
Дома Катерина суетливо собиралась на свидание, хотя мне хотела соврать, что идет в школу «на награждение».
— Тебя твоя «награда» уже за воротами ждет, — крякнула бабка Марья, заплетая Катины длинные волосы в тугую косу.
— Да-да, — добавила я. — Я вместе с твоей «наградой» пришла. По дороге встретились.
Катя покраснела, и что — то невнятно пробубнила.
— А тебя Кирюша искал, — беззаботно выдала баба Марья, вплетая в рыжую косу голубую ленту.
— К-кто? — запнулась я.