художественных предприятиях, допускающих сотрудничество, все будут предпочитать совместную работу по той простой причине, что последняя самым удивительным образом приумножает продуктивность труда каждого отдельного человека и что каждый член и сотрудник производительного объединения гораздо больше заработает с гораздо меньшей затратой времени и труда. Когда эти свободные производительные объединения уже не будут рабами, а, в свою очередь, станут хозяевами и владельцами необходимого им капитала, будут видеть в своей среде в качестве сотрудников, наряду с рабочими силами, освобожденными благодаря всеобщему образованию, все специальные силы интеллекта, необходимые для каждого предприятия; когда они, объединившись между собою всегда свободно, в соответствии со своими потребностями и наиболее подходящим для себя образом, переступив рано или поздно через национальные границы, образуют огромную экономическую федерацию; когда стоящий во главе ее парламент, располагая столь же всеобъемлющим, как и подробным и точным статистическим материалом, какой в наши дни не может существовать, комбинируя спрос и предложение, будет направлять, устанавливать и распределять между отдельными странами производство мировой промышленности, так чтобы уже не было или почти не было ни торговых, ни промышленных кризисов, вынужденной остановки производства, катастроф и нужды и потери капитала, – тогда человеческий труд, источник свободы всех и каждого, возродит мир к новой жизни»[213].
Бакунин рассматривал рабочих и промышленность как производительные силы, хотя индустриальная революция уже породила принципиально новые производственные отношения. Именно за игнорирование этого обстоятельства его критиковали Маркс и Энгельс.
М. А. Бакунин о федерации и современном государстве
В 1870-х гг. основным произведением Бакунина, в котором рассматривалась федералистская проблематика, стала книга «Государственность и анархия». В это время мыслителя особенно волновали две проблемы, связанные с проектируемой им федерацией. Во-первых, как федерация выживет в существующей мировой системе. Во-вторых, что собой будут представлять классы в будущей федерации и как к ним следует относиться.
Что касается первой проблемы, то в более позднем издании «Государственности и анархии» он заметил: федерации будет трудно выжить в европейских реалиях, американский федералистский проект состоялся во многом потому, что он осуществлялся далеко от Европы: «Положим даже, что петербургская империя распадется на большее или меньшее число вольных штатов и что организованные, со своей стороны, как самостоятельные государства Польша, Богемия, Сербия, Болгария и т. д. образовали вместе с этими новыми русскими штатами великую славянскую федерацию. И в таком случае, утверждаем мы, эта федерация не будет в состоянии бороться против пангерманской централизации по той простой причине, что военно-государственная сила будет всегда на стороне централизации. <…> Федерация штатов может до некоторой степени гарантировать буржуазную свободу, но государственно-военной силы создать не может потому именно, что она федерация; государственная сила требует непременно централизации. <…> Федерация остается поныне возможною в Северной Америке потому только, что на американском континенте в соседстве с великой республикой нет ни одного могучего централизованного государства вроде России, Германии или Франции»[214].
Бакунин считал, что федерализм вполне в состоянии элиминировать действия современного государства и имеющийся международный порядок и при этом сохранять самобытность разных наций и одновременно уничтожать все несправедливые исторические пережитки – такие, как, например, границы. И при этом федерализм отвечает всем нравственным требованиям революции, он основан на ценностях свободы, личной и коллективной. Однако Бакунин так и не предложил реального практического способа создания федерации, ограничившись простым, смелым, но вместе с тем утопическим лозунгом: «Всенародный бунт и вольная организация рабочих масс снизу вверх»[215].
По поводу второй проблемы Бакунин замечал: «Мы, русские, все до последнего, можно сказать, человека, знаем, что такое, с точки зрения внутренней жизни ее, наша любезная всероссийская империя. Для небольшого количества, может быть, для нескольких тысяч людей, во главе которых стоит император со всем августейшим домом и со всею знатною челядью, она – неистощимый источник всех благ, кроме умственных и человечески-нравствен-ных; для более обширного, хотя все еще тесного меньшинства, состоящего из нескольких десятков тысяч людей, высоких военных, гражданских и духовных чиновников, богатых землевладельцев, купцов, капиталистов и паразитов, она – благодушная, благодетельная и снисходительная покровительница законного и весьма прибыльного воровства; для обширнейшей массы мелких служащих, все-таки еще ничтожной в сравнении с народной массой, – скупая кормилица; а для бесчисленных миллионов чернорабочего народа – злодейка-мачеха, безжалостная обирательница и в гроб загоняющая мучительница»[216].
Мыслитель подчеркивал, что каждый класс ставит свои интересы выше интересов государства. Говоря о патриотизме разных классов, он считал, что это понятие в принципе характеризует выбор между классовыми и государственными интересами, особенно в ситуации внешней угрозы. Бакунин полагал, что во многих государствах патриотизма в традиционном понимании этого слова уже нет, а его место заняли исключительно классовые и несовпадающие друг с другом представления о государстве и государственных интересах: «Национальное единство Франции рушилось безвозвратно. В пределах так называемой единой Франции существуют теперь три или, пожалуй, даже четыре различные и друг к другу решительно враждебно расположенные Франции: Франция аристократически-клерикальная, состоящая из дворян, из богатой буржуазии и из попов; Франция чисто буржуазная, обнимающая среднюю и мелкую буржуазию; Франция рабочая, заключающая весь городской и фабричный пролетариат; и, наконец, Франция крестьянская. За исключением двух последних, которые могут сойтись и, например, на юге Франции уже начинают сходиться, между этими классами исчезла всякая возможность единодушия на каком бы то ни было пункте, даже когда дело идет об охране отечества»[217].
Бакунин считал, что в федерации не останется классов, потому что ее экономика будет основана исключительно на производстве. Ему в принципе была чужда идея какой-либо абсолютизации коллективной власти, хотя бы даже в классовом виде. В свое время в программу Альянса социалистической демократии он даже внес пункт о том, что организация «прежде всего добивается политического, экономического и социального уравнения классов»[218].
Очевидно поэтому отношение Бакунина к учению Маркса и Энгельса о диктатуре пролетариата. Апологет внеклассового общества, Бакунин критиковал это учение.
Он считал, что пролетариат хотя и является главной силой революции, он тем не менее не должен превращаться в какую-то господствующую группу. Это грозит его перерождением в новый привилегированный класс, который неизбежно станет противостоять революции: «Спрашивается, если пролетариат будет господствующим сословием, то над кем он будет господствовать? Значит, останется еще другой пролетариат, который будет подчинен этому новому господству, новому государству. <…> Если есть государство, то непременно есть господство, следовательно, и рабство; государство без рабства, открытого или маскированного, немыслимо – вот почему мы враги государства». Бакунин задавался вопросами и тут же отвечал на них: «Что значит пролетариат, возведенный в господствующее сословие? Неужели весь пролетариат будет стоять во главе