Читать интересную книгу Мир удивительных людей - Ирина Губаренко

15: Призрачно всё в этом миру бушующем

Его называют самым непредсказуемым из всех непредсказуемых. Говорят, что характер у него тяжелый, нрав – крутой, а язык – острый. Попасть ему под горячую руку не хочет никто: ни дворник в санатории, ни медицинский персонал, ни просто знакомый.

Поразительно другое: все эти вышеперечисленные персонажи гордятся знакомством с ним, уважают его, а иногда даже обожают.

Генеральный директор санатория «Курорт Увильды» Александр Федорович Мицуков говорит, что у него очень много ролей: руководитель, отец семейства, врач-гинеколог, мужчина, сын. «И в какой роли вам уютнее?» – спросила я. «В роли мужчины, – ответил Мицуков, – мне нравится в любой ситуации быть мужчиной».

Александр Федорович, вы когда-нибудь совершали безумные поступки ради женщин?

А Бог его знает.,. Можно всю жизнь назвать безумием ради женщины. Сколько б мы, мужчины, ни гордились, ни говорили, что мы вот такие великие, но ни одному из нас не дано совершить тот подвиг, который совершает женщина, – родить ребенка. Эгоистическое начало мужчины даже представить не может, что в нем что-то будет расти и развиваться. А женщина вынашивает, при этом еще и радуется, и гордится. И после девяти месяцев мучений, зная, что впереди ее ждет еще несколько лет мучений, она улыбается и плачет от счастья,,,

…И я вдруг расслабилась. Забыла все, что мне про него говорили, и открылась. Мицуков, со словами «я людей чувствую моментально», безжалостно и точно разложил меня и всю мою жизнь по полочкам. Мне оставалось только лепетать что-то вроде «вы экстрасенс?», но это уже не помогало. Я чувствовала себя разбитой, вдавленной в стену, никчемной и абсолютно беспомощной. С тем и ушла, повторяя одну и ту же фразу: больше никогда к нему не приду. Через неделю пришла снова.

Говорят, что вы непредсказуемый в своих поступках. А вы сами можете просчитать свой следующий шаг?

В общих контурах. Я не шаблон, не робот – это я точно могу сказать. При общем благополучии разговора могу среагировать на какую-то фразу человека и оттянуть его в течение нескольких секунд так, чтоб до него дошло.

Это я уже поняла. У меня было ощущение, будто вы забрали у меня всю энергию…

Это вы придумали, будто я, как насос, откачиваю чью-то энергию. Даже в мыслях у меня такого не было. Похоже, это я отдаю свою энергию – к концу дня я как выжатый лимон.

Вы всегда говорите людям то, что думаете о них?

Не всегда людям можно сказать то, что ты знаешь, не говоря уже о том, что думаешь. Нужно точно понимать, что от сказанного тобой будет польза. Разве врач будет говорить больному раком, что у него рак? Сказать такое – это все равно, что подписать смертный приговор. Человек будет чахнуть на глазах.

Вам бывает жалко людей?

Конечно, бывает. Даже когда я подписываю приказ об увольнении, я готов его аннулировать на следующий день. Потом успокоюсь, отойду и все равно стараюсь пристроить этого человека.

За что вы можете уволить работника?

За непрофессионализм. Если человек создает видимость работы, ходит ко мне беспрестанно, советуется, а сам не работает, меня это бесит. Надо, чтоб было так: пришел, спросил, ушел. Краткость – сестра таланта. У меня работает шестьсот человек, я же не могу каждому уделять время. Я и так знаю всех дворников, всех санитарок, и знаю, кто на что способен.

Как вы определяете потенциал человека?

Ну, это не сложно. Задаешь пару наводящих вопросов и чувствуешь, куда он плывет. Профессионалу легко узнать любителя. Если я хорошо знаю бизнес и кину вам сейчас пару предложений, а вы на них мне ответите, я пойму, что вы в бизнесе – ноль.

Не надо. Я ничего не понимаю в бизнесе.

А если б вы начали сейчас поддакивать или соглашаться, тогда бы я точно подумал, что вы…

Дурочка?

Точно. Если человек не понимает сути, зачем он участвует в разговоре? Невозможно быть настолько совершенным, чтобы уметь поддержать любую беседу. Если я сижу в компании музыкантов или артистов, где я полный профан, то я помалкиваю. Слушаю и молчу. Слушать – это тоже талант.

…Один из друзей Александра Федоровича как-то сказал мне: «Самый главный его талант в том, что он хозяин. Хозяин своей жизни, хозяин своего предприятия. Сколько людей пыталось обустроить этот санаторий на Увильдах, в обкомовские еще времена, и ни у кого не получилось. А у Мицукова получилось…»

Престижный преуспевающий санаторий «Увильды» – это ваше личное достижение?

Естественно. Только мое. И ничье больше. Тогда, в восемьдесят девятом, все профсоюзы говорили: «Пошел ты вон, нам не до тебя», а санаторий стоял пустой, и люди остались без работы и без зарплаты. Было достаточно тяжело из коммунизма прыгать в перестройку. Если б я в тот момент не собрался и не заставил коллектив поверить в себя, ничего бы не получилось. Я говорил, что мы все делаем правильно: драим территорию, мотаемся по всей стране в поисках потенциальных покупателей, делаем ремонты. Я сказал: через шесть месяцев вы получите зарплату.

Получили?

Получили. И теперь получают ее стабильно в течение десяти лет. В прошлом году мне предложили должность в министерстве в Москве, но я отказался, потому что понял, что не смогу оставить санаторий.

С санаторием не можете расстаться, а с женами, по слухам, расстаетесь легко?

Это только по слухам выглядит легко. Я не знаю, почему так происходит, это необъяснимый процесс. Вот у вас так бывает: с человеком общаешься, общаешься, он тебе интересен, а потом – пустота?

Бывает.

И у меня так же. У меня нет никаких обид на бывших жен, они прекрасные люди, красавицы, великолепные женщины. Просто наступает момент, когда становится неинтересно жить.

Но ведь многие живут…

А зачем? Что, как вороны, триста лет жить будем? Ждать, пока жена, прожив свой срок, семьдесят лет я отпускаю, умрет, а потом я женюсь, потому что я буду жить триста лет? Но я буду жить так же, как она, – семьдесят. Ну и зачем её мучить такой жизнью? А детей? Самое-то страшное, что дети все эти отношения видят, и никому из них не нравится, когда родители ссорятся.

Интересно вы рассуждаете…

Это жизнь. И я её прожил. Я ж не семнадцатилетний мальчик, который начинает с чистого листа. У меня, как говорится, лучшая половина жизни прошла. Мне уже сорок пять лет. После сорока пяти мало кому удается раскрыться так, чтобы остаться в памяти людской.

Рановато вы себя отправляете на покой. А что касается людской памяти, так вам грех жаловаться: столько историй, сколько рассказывают про вас, не рассказывают ни про кого…

Это точно. Причем пытаются мою фамилию притянуть к различным громким делам, хотя я никаким местом не имею к ним отношения. Почему-то считают, что именно я веду по жизни некоторых людей. Когда-то давно в санаторий приехали «крутые» ребята и пытались показать там свою силу. Я просто подошел к одному из них и дал в морду. Он потом, намного позже, на допросе по какому то делу сказал: оскорбить Мицукова не могу, потому что я потом за это получу. И этой фразы оказалось достаточно, чтоб завести на меня уголовное дело.

Я слышала более приятную историю. Будто в день вашей свадьбы вы выходили из машины, и какая-то старушка на лавочке начала сокрушаться и вздыхать то ли по поводу платья невесты, то ли еще по какому-то поводу. Говорят, что вы подошли к ней и сказали: бабка, если ты не замолчишь, женюсь на тебе.

Так и было. Она сразу же замолчала.

Почему вы перестали работать врачом?

С чего вы это взяли? Я и сегодня еще ставлю диагнозы и лечу не только своих детей, но и всех друзей и знакомых. Другое дело, что я перестал работать гинекологом. На протяжении восьми лет я был оперирующим, консультирующим и рожающим акушером, причем в Кизильском районе, где основная часть населения – мусульмане. А это пять родов в сутки плюс ежедневные консультации, плюс вся экстренная хирургия и плюс аборты. Однажды наступил момент, когда я понял, что не могу больше зайти в абортарий. Не могу разрушать чью-то жизнь и выбрасывать её в тазик. Я очень люблю детей.

Какой-нибудь случай из экстренной хирургии помните?

Сколько угодно. Помню шесть часов сложнейшей операции, и руки, посиневшие от напряжения, и нервы, натянутые, как струны. Женщину удалось спасти, но эти шесть часов я был словно на острие ножа. Потом еле отдышался.

Вы сказали, что любите детей.

У меня их шестеро. Два мальчика и четыре девочки. Старшей дочери двадцать три года, а младшему сыну восемь месяцев. Вот скажите мне, кто-нибудь может себе позволить иметь шестерых детей? А я могу. Сын вчера вернулся из Магнитогорска, я отправлял его проведать мать первой жены, лекарства ей передавал, так он привез мне фотографии внука от первой приемной дочери. Кричит: пап, посмотри, какой у нас внучара! Ему только семь лет, а уже мужичок с характером.