жить исключительно за счёт прибыли от моих собственных картин, но пока этого не произойдёт, пока я действительно не наберусь смелости показать своё искусство людям, которые не являются Крисси, Шелби или моей матерью, я буду довольствоваться тем, что пять дней в неделю посредничаю в работе других художников. Эстель, владелица галереи, властна и немного одержима бумажной работой, но она не самый худший босс, который у меня когда-либо был (я слежу за тобой, супервайзер Талия из той кофейни на Ньюбери), и она довольно хорошо понимает большинство вещей.
Кроме личных дней.
Видите ли, она на самом деле не признаёт их, если только они не запланированы за два месяца до. Поэтому, когда я позвонила в галерею сегодня утром, надеясь, что она сжалится надо мной и даст мне день, или неделю, отдыха, чтобы спрятаться под одеялом до тех пор, пока: первое — СМИ заскучают и уходят домой, или второе — у меня кончится еда в кладовке, она сказала "нет".
Ну, и в ответ она сказала: "Ни за что! Точно нет".
В любом случае, именно поэтому я здесь, в "Пойнт-де-Фюите", молюсь, чтобы никто из репортёров, разбивших лагерь возле моей квартиры, не заметил, как я выскользнула через заднюю дверь, и не последовал за мной сюда. Хотя, полагаю, это только вопрос времени, когда они выяснят, где я работаю. Я могу только надеяться, что всё это закончится до того, как они начнут копаться слишком глубоко в моём прошлом.
Эстель решительно чёрствая.
— Мир не останавливается ни для кого, дорогая, даже для миллиардеров.
Её лицо, слегка изборожденное морщинами от многолетнего смеха и солнечного света, морщится в усмешке.
— О, боже, Эстель, только не ты, — стону я. — Ты видела видео?
— Вся планета видела это видео, дорогая, — говорит она, весело кудахча.
Она приглаживает рукой свои седеющие волосы, зачёсанные назад в элегантном стиле, который она носит каждый день с тех пор, как я встретила её два года назад, затем хлопает в ладоши три раза подряд.
— Теперь у нас есть специальный запрос от нового, высокопоставленного клиента. По-видимому, семейный бизнес перешёл из рук в руки, и теперь переделываются офисы с помощью совершенно нового набора произведений искусства, мебели, красок и бог знает чего ещё.
Я поднимаю брови, удивляясь, как это может касаться меня.
— Сегодня днём ты отнесёшь в офис портфолио и покажешь дизайнеру интерьера несколько изображений, которые могут дополнить их обновленное пространство.
Эстель идёт за стеклянный прилавок, её голубая юбка длиной до пола струится за ней с каждым грациозным шагом. Она достаёт одну из наших книг-портфолио, в которой содержатся полноцветные изображения работ всех наших художников. Обычно мы используем их только для справки, когда заказываем новую серию для показа в галерее, но сейчас Эстель с многозначительным видом передаёт мне папку.
— Надеюсь, им понравится то, что они увидят, Джемма.
Я очень хорошо знаю, что она на самом деле имеет в виду, если им не понравится то, что они увидят, ты по уши в дерьме, Джемма.
У меня перехватывает дыхание.
— Но, Эстель, мы же никогда не делаем личные визиты. Я думала о том, что вся фишка нашей философии в том, чтобы привлечь клиентов к искусству, а не другим путем. Я не могу поверить, что кто-то, кто покупает искусство, не замечает его в человеке… — я умолкаю и задумываюсь на мгновение, пытаясь вспомнить её слова, и заставляю свой голос ужасно имитировать её собственный: — глупые как пробка.
Она качает головой из-за моего плохого произношения, но выражение её лица становится задумчивым, когда она переводит взгляд с портфолио на моё лицо.
— Моя дорогая… — она от души смеётся, её глаза теплеют. — Если кто-то хочет потратить почти миллион долларов на покупку целой серии наших картин… к чёрту философию. Я, что, дура, противиться этому.
Я покорно смотрю на портфолио.
— Отлично. Я пойду. Но если меня будут преследовать миллионы репортёров по дороге туда, брошусь в пробку, чтобы избежать их, и в конечном итоге умру… — я тяжело вздыхаю. — Ты пожалеешь.
— И почему французов обвиняют в том, что они более мелодраматичны, чем вы, американцы, — она издаёт звук "тс". — Но ты права, я буду сожалеть.
Я начинаю улыбаться.
— Правда?
— Конечно. Ты знаешь, сколько времени ушло на твоё обучение?
Она приподнимает одну бровь, её губы подёргиваются от удовольствия.
— И я только что потратила кучу денег на твою новую форму. У новой девушки могут быть совершенно другие размеры…
— Ха! Истеричка, — ворчу я, дёргая подол платья, хватая папку с прилавка и топая прочь, чтобы найти свой подходящий блейзер.
Звонкий смех Эстель гонит меня в заднюю комнату.
* * *
Пока я иду по городу, молясь, чтобы меня никто не узнал, я изо всех сил стараюсь выбросить из головы все мысли о Чейзе. Тот факт, что я, кажется, не могу избавиться от него, более чем немного раздражает, потому что, как бы самонадеянно это ни звучало, такого со мной никогда раньше не случалось. Я никогда не испытывала такого покалывания во всём теле, дискомфорта в животе, тошноты в горле, мурашек по коже, и уж точно не из-за кого-то, кто ясно дал понять, что не хочет быть со мной, даже в голом, библейском смысле этого слова.
Мне бы ничего так не хотелось, как списать нервные бабочки в животе на безумие прессы и стресс от вчерашнего разрыва, но я не могу. Правда в том, что отказ Чейза беспокоил меня. Беспокоит меня до сих пор.
Больше, чем мне хотелось бы признать.
Я знаю, что в этом нет никакого смысла. Точно так же, как и знаю, что четыре раунда из двух правд и одной лжи, два затяжных поцелуя и несколько сексуально заряженных взглядов не создают отношения. Не то чтобы я вообще хотела быть в отношениях с кем-то, особенно если его имя рифмуется с унижением.
К сожалению, повторять это себе снова и снова, пока я еду по Оранжевой Линии — это не то же самое, что верить в это. Через двадцать минут, когда я почти добралась до места назначения и всё ещё не могу выбросить его из головы, я готова разбить лицо о стеклянное окно поезда, если это означает положить конец пыткам собственными мыслями.
Я не та девушка, которая одержима парнем, которого едва знает, которая не может перестать фантазировать о потенциале незнакомца. Я даже не узнаю эту девушку.
Я никогда не верила в идеальную жизнь "долго и счастливо". Никогда не