ниже, чтобы достать до рогов и потрогать и их тоже. Он молчал, кусая губы, и прикасался ко всему, до чего мог дотянуться, с жадностью первооткрывателя. Фергус осторожно опустился перед ним, подгибая лапы и ложась на брюхо, и Грей порывисто обхватил его шею руками так сильно, как только мог.
Это был первый раз, когда Грей сам так отчаянно его обнимал.
Это был первый и последний раз, когда Фергус слышал его сдавленный всхлип.
Мальчик зарылся лицом в теплую шерсть, стиснул ее пальцами, пытаясь вжаться как можно сильнее, и задрожал в беззвучных рыданиях. Грех накрыл его плечо и спину мордой, своеобразно обнимая, сложил мощные лапы кольцом вокруг него.
Грейден тихо плакал, стараясь заглушить сам себя, и давился всхлипами.
– Ненавижу их. Всех ненавижу.
– Все хорошо, Грей. Я ведь обещал. Я с тобой, и все хорошо, – утробно заурчал Фергус, потираясь о его плечо челюстью.
– Прости. Ты ранен… А я реву как девчонка.
– Плакать – это нормально для всех. Злиться – это нормально. Все, что ты чувствуешь и как ты реагируешь, – это нормально, Грейден. Ты не должен сдерживаться и скрывать это. Не со мной.
– Ты… Ты не так… Не реагируешь так, – слова мальчика были бессвязны, он замотал головой и судорожно вздохнул.
Фергус плавно перевоплотился обратно в мужчину, сдвинул с лица маску и снова стал человеком. Грей начал стыдливо вытирать грязными ладонями лицо и пытался успокоиться, но его все равно потряхивало от рыданий.
Грех уселся прямо на пожухлую траву и прелые листья, не обращая внимания на боль в животе и головокружение от мощного выброса энергии. Он притянул мальчишку к себе и заботливо завернул в свое пальто, растирая плечи.
– Мне тоже бывает страшно. И тоже бывает грустно. А знаешь, как я иногда злюсь? Лучше никому на пути не стоять. У меня тогда голова вообще не соображает, – тихо сказал Фергус, продолжая придерживать мальчика за плечи. Тот несколько раз всхлипнул, сглатывая прерывистые вздохи, а затем вытянул руки из-под пальто и вцепился пальцами в его перепачканную рубашку.
– Врешь. Я никогда не видел, чтобы ты плакал. А я повел себя как маленький.
– Посмею возразить. Маленький не выбежал бы меня спасать.
– Все равно, – чуть успокоился Грей. – Это было глупо. И ужасно.
– Кто сказал тебе, что эмоции и чувства – это ужасно? – Фергус попытался заглянуть ему в лицо, но у Грейдена почему-то вспыхнули красным уши, и он стремительно завернулся в пальто, как в кокон.
– Это не ответ. Кто-то же сказал. Кто это был? – продолжал допытываться Грех.
– Никто, – ворчливо отозвался мальчишка из кокона пальто.
– Вот узнаю кто – голову ему оторву, – терпеливо выдохнул Фергус. – Все нормально, Грей. Любая твоя реакция – это нормально. Если хочется плакать – плачь, если хочется злиться и ненавидеть всех – злись. Если не можешь сдержать это в себе – не держи. Ты знаешь людей. Они не достойны и твоего волоса! Никто не смеет указывать тебе, каким быть, чем увлекаться, как реагировать. Ты – это ты. Именно все это и делает тебя собой.
– Спасибо, – тихо ответил тот. – Мне правда стало страшно. Они ненормальные.
– Все уже позади, Грей. Больше никто не заберет тебя. Я тоже испугался. Но сейчас все хорошо.
– Что-то не было заметно, что испугался.
– Я хороший актер.
– Но в отличие от них не лжец. – Грей высунулся из пальто и улыбнулся так, что на щеках появились ямочки.
– Не с тобой, – вернул ему улыбку Фергус и, не сдержавшись, потрепал по волосам.
Грей страдальчески перенес порчу своей прически, а потом выдохнул и весь разом обмяк. Он сделал шаг вперед и устало уперся лбом в плечо Фергуса.
– Я хочу домой. Давай уйдем отсюда.
Фергус плавным движением поднялся на ноги, сгребая Грейдена в охапку вместе со своим пальто. Ткань рубашки пропиталась кровью на спине и липла к коже, ветер трепал волосы.
– Значит, пойдем домой.
Фергус перешагнул поваленное бревно, поросшее мхом и лишайником, и направился глубже в лес, избегая малейшего треска веток. Позади осталась поляна, залитая кровью. Голые обугленные ветки с тоской смотрели вверх, и грозовые облака путались в них, прорываясь легким дождем.
Наступал октябрь.
* * *
Надежды не оправдались. Даже в облике Чудовища Фергус не вызвал внутри Грея ничего, кроме любопытства. Ни капли узнавания в серых глазах.
Грех и не рассчитывал на теплую встречу, не думал никогда, что они бросятся друг к другу с драматичными объятиями, как в этих пресыщенных сентиментальностью пьесах в театрах, ведь прошло столько лет. Он понимал, что тогда Грей был ребенком, но все равно это был достаточно осознанный возраст, чтобы все помнить. Он бы понял, если бы тот врезал ему за то, что он пропадал где-то двадцать лет, за то, что обещал не бросать, но в итоге солгал, и эта ложь раскаленным металлом жгла кожу на метке под слоями одежды.
Однако Фергус умело держал лицо, не позволяя эмоциям выскользнуть наружу даже на секунду. Он знал, как виноват перед тем мальчиком, и считал заслуженным, что Грейден его забыл.
Тогда почему внутри было так больно?
Он чувствовал глухую стену между ними, и часть амулета, запертая внутри него, сжигала ребра до черноты, противясь такому развитию событий. Он думал, что, возможно, в этом облике его сложно узнать, ведь раньше он был гораздо более похож на человека, чем сейчас, нелепо высокий, худой и белокожий, с гротескными чертами лица, но понимал, что дело не во внешности.
Дело было куда глубже, и Фергус был намерен разобраться, что к чему, а потому решил плыть по течению и проходить этот этап знакомства заново.
«Который раз мы уже встречаемся, и который раз я теряю дар речи от твоего взгляда, Грей?»
Фергус смотрел на темнеющее грозовое небо, запертое под густыми ресницами, и понимал, как сильно хотел его увидеть, как сильно скучал. Он вдыхал запах горькой полыни и озона, дышал глубоко и отрывисто и не мог надышаться, пока они шагали в тени домов к ближайшему постоялому двору. Он не мог поверить, что вот он, Грей, живой и реальный, находится рядом, а не заперт в памяти Греха в образе мрачного, замкнутого мальчика со стопкой книг.
Грейден шел на расстоянии вытянутой руки от него, и Фергус чувствовал внутри странную горечь, когда понял, что тот остался таким же нелюдимым, не любящим вторжения в личное пространство. Он скосил глаза, посмотрел на постукивающий по брусчатке заостренный конец трости, на сжимающие набалдашник пальцы, обтянутые черной кожей перчатки, и