– Интересная теория, – сказал Томас.
Я разорвала пластиковую упаковку, высыпала крекеры на тарелку, налила стакан прохладной воды и села за столешницу.
– Хочешь сказать, я ошибаюсь?
– Ты не ошибаешься. Но ты «эмоционально недоступна», забыла? Может, я просто сделал Сойеру одолжение.
Я похрустела крекерами, и ощущение во рту после переизбытка алкоголя лишь стало хуже. Отодвинув тарелку, я хлебнула воды.
– Ты слишком суров с Сойером. Он лишь пытается найти себе место в коллективе. А ты – спасти брата. Для тебя это важно. Твои родные по какой-то причине не в курсе, что ты федерал, а теперь ты собираешься принудить брата пополнить наши ряды. Мы все понимаем, но необязательно психовать из-за каждой идеи, предложенной твоими подчиненными.
– Знаешь что, Лииз, твои наблюдения не всегда верны. Иногда все намного глубже, чем то, что ты видишь на поверхности.
– Может, причины возникновения проблемы и непростые, а вот решения – да.
Томас с расстроенным видом сел на диван.
– Лииз, они ничего не понимают, и, видимо, ты тоже.
Жесткая скорлупа вокруг меня стала постепенно исчезать при виде того, как исчезает его скорлупа.
– Может, я пойму, если ты объяснишь.
Он покачал головой и потер лицо:
– Она знала, что все так и будет. Поэтому заставила его дать обещание.
– Кто она? Камилла?
Томас резко вздернул голову, шокированный моим вопросом.
– Какого черта ты вспомнила про нее?
Я прошла десять футов до дивана и села рядом.
– Так мы будем вместе работать над этим или нет?
– Будем.
– Тогда нам нужно друг другу доверять. Если между мной и выполнением задания что-то стоит, я от этого избавляюсь.
– Как от меня? – слегка улыбнувшись, сказал Томас.
Я вспомнила наш спор в фитнес-зале и подивилась тому, откуда набралась решимости сказать ПООСу убираться с моего пути.
– Томас, тебе нужно с этим разобраться.
– С чем?
– С тем, что тебя мучает. Сойеру кажется, что это дело имеет для тебя слишком личный характер. Он прав?
Томас нахмурился:
– Сойер хотел заполучить это дело с того момента, как я преподнес его начальнику. Когда меня повысили до руководителя, а потом до ПООСа, он хотел того же.
– Это правда? Тебя повысили из-за прорыва в этом деле?
– Из-за того, что Трэвис встречался с дочкой Эбернати?
Я молча ждала ответа.
С хмурым видом Томас осмотрелся по сторонам:
– По большей части, да. Но при этом я работал как каторжник.
– Тогда прекрати валять дурака. Давай уже привлечем эту парочку к сотрудничеству.
Томас встал и принялся расхаживать взад-вперед.
– Их привлечение означает, что придется уличить их во лжи, а проще всего действовать через моего младшего брата.
– Так сделай это.
– Ты знаешь, что не все так просто. Не будь такой наивной, – резко сказал Томас.
– А ты знаешь, что нужно сделать. Не понимаю, почему ты так все усложняешь.
Томас задумался, потом снова сел рядом со мной. Он закрыл ладонью нос и рот, а потом прикрыл глаза.
– Хочешь об этом поговорить? – спросила я.
– Нет, – буркнул он.
Я вздохнула:
– Ты действительно не хочешь поговорить? Или мне пора настоять на этом?
Он уронил руки на колени и откинулся на диване:
– У нее был рак.
– У Камиллы?
– Нет, у моей матери.
Вдруг атмосфера в комнате стала такой тяжелой, что я не могла пошевелиться. Даже вздохнуть не могла, лишь слушать.
Томас уткнулся взглядом в пол, его мысли заполонили плохие воспоминания.
– Перед смертью она поговорила с каждым из нас. Мне было тогда одиннадцать. Я очень много думал над ее словами. Я даже не могу… – Он тяжело вздохнул. – Не могу представить себе, каково ей было – она хотела сказать сыновьям все, чему собиралась научить их в этой жизни, но в запасе у нее было лишь несколько недель.
– А я не могу представить, каково было тебе.
Томас покачал головой:
– Каждое слово, которое она сказала или пыталась сказать, отпечаталось в моей памяти.
Я легла на подушки, подперев голову ладонью, а Томас в это время рассказывал, как его мать дотянулась до него, каким красивым был ее голос, хотя она едва могла говорить, и как сильно она любила его, даже в свои последние мгновения. Я задумалась над тем, что за женщина могла вырастить такого мужчину, как Томас, вместе с четырьмя другими мальчишками. Какой силой и любовью были пропитаны ее прощальные слова, чтобы сопутствовать сыновьям все их детство. В моем горле встал комок слез из-за того, как он отзывался о матери.
Томас сдвинул брови вместе:
– Она сказала: «Папе будет очень тяжело. Ты самый старший из братьев. Это нечестно, я понимаю, но все ложится на твои плечи, Томас. Не просто заботься о них, а будь хорошим братом».
Все еще опираясь головой о ладонь, я наблюдала, как на его лице сменялись различные эмоции. Я не могла ощутить себя на его месте, но я определенно ему сочувствовала и даже с трудом удержалась, чтобы не обнять его.
– Последнее, что я сказал матери: я постараюсь. Но то, как я собираюсь поступить с Трэвисом, совсем на это не похоже, черт подери.
– Так ли это? – с сомнением спросила я. – Вспомни, сколько ты работал над этим делом. За сколько ниточек тебе пришлось дернуть, чтобы Трэвиса завербовали, а не отправили за решетку.
– Мой отец – полицейский детектив в отставке. Ты знала об этом?
Томас посмотрел на меня своими грустными ореховыми глазами. Он полностью окунулся в прошлое, в свои семейные проблемы, погрязнув в чувстве вины и разочарования.
Я уже не знала, может ли его история оказаться еще хуже. Мне стало страшно, вдруг он скажет, что был жертвой жестокого обращения.
Я покачала головой.
– Он… он бил тебя? – неуверенно спросила я.
Томас с отвращением поморщился:
– Нет, ничего подобного. – Его взгляд стал рассредоточенным. – Папа на несколько лет выпал из жизни, но он хороший человек.
– Что ты имеешь в виду?
– Это случилось как раз после нашего последнего разговора с мамой. Я плакал в коридоре, рядом с дверью в спальню. Мне хотелось уединиться, чтобы братья меня не увидели. Я услышал, как мама просила папу бросить работу в участке и даже заставила пообещать, что мы не пойдем по его стопам. Она всегда очень гордилась его работой, но знала, что ее смерть слишком сильно скажется на нас, поэтому не хотела, чтобы из-за отцовской работы мы остались сиротами. Папа обожал свое дело, но все же дал ей обещание. Он знал, что мама права. Наша семья не пережила бы еще одной потери.
Томас потер губы большим пальцем.
– С Трентоном и Трэвисом это чуть не случилось. Они могли погибнуть в пожаре вместе с Эбби.
– Твой отец об этом знает?
– Нет. Но случись с ними что, он бы этого не пережил.
Я коснулась его колена:
– Томас, ты очень хороший федеральный агент.
Он вздохнул:
– Они этого не поймут. Я все оставшееся детство пытался вести себя как взрослый. Лишился сна, гадая, кем еще могу стать. Я не мог позволить отцу нарушить свою клятву. Он слишком сильно любил маму. Я не мог так с ним поступить.
Я взяла его за руку. История Томаса оказалась намного печальнее, чем я думала. Я даже представить себе не могла, какие угрызения совести терзают его каждый день, ведь он обожал свою работу, но не должен был ступать на эту стезю.
– Когда я решил пойти в Бюро, это было самым сложным и самым волнительным поступком в моей жизни. Я столько раз пытался все им рассказать, но я просто не могу.
– Тебе и необязательно. Если ты искренне считаешь, что он не поймет, тогда не стоит пытаться. Тебе самому хранить этот секрет.
– А теперь еще и Трэвису.
– Жаль, – сказала я, кладя вторую ладонь на его руку, – что ты не видишь все так, как вижу я. Ты защищаешь его единственным возможным способом.
– Я научил Трэвиса ходить на горшок. Купал его каждый вечер. Отец любил нас, но он утонул в своем горе. Некоторое время спустя после перехода на новую работу он пристрастился к алкоголю и пил до потери сознания. Но каждый раз исправлялся. Извинялся за то, что выбрал самый простой выход. Однако Трэва воспитал я. Я обрабатывал его царапины и ушибы. Влез из-за него в уйму потасовок и дрался с ним бок о бок. Я не могу позволить, чтобы он сел в тюрьму, – надломленным голосом проговорил Томас.