Sclex_SplittingIntoSections_459155_12_begin
Sclex_SplittingIntoSections_348277_12_begin
Sclex_SplittingIntoSections_309165_12_begin
Sclex_SplittingIntoSections_514151_12_begin
Sclex_SplittingIntoSections_134104_12_begin
Sclex_SplittingIntoSections_443373_12_begin
Потому что ощущать себя восемнадцатилетней, сошедшей с ума от любви, соплюшкой и быть ей, когда ты в реале — мама и преддипломница… Это так себе ощущение
Иногда можно, но на постоянку — Боже упаси.
Сегодня я этот гештальт закрою, наконец.
Чтоб больше к нему не возвращаться. Работа и…
— Как вы себя чувствуете, Катюша?
Голос Хохлова до невозможности приторный, настолько, что мне становится тошно во рту. Словно опять той дряни, что он мне намешал вчера, глотнула.
Мерзкий мужик, все же. Нисколько его не жаль будет.
— Голова побаливает, — трагично округляю глазки, — я ведь совершенно не умею пить…
— Ну, чуть-чуть можно же… Просто, чтоб расслабиться. А то вы сильно зажаты, Катюша…
И после этих слов он становится за моей спиной и… Начинает массировать плечи! Клянусь, именно это и делает!
А я настолько от творящегося безобразия охреневаю, тут другого слова и отличница вроде меня не подберет, что сначала даже и не сопротивляюсь.
Вялые мужские пальцы наминают мне шею, а голос журчит, пытаясь быть соблазнительным:
— Вы так напряжены, Катенька… Нельзя же так… Я понимаю, что вам все очень интересно, и задачи непростые, но все же… Надо уметь расслабляться… Иначе есть риск быстро выгореть, Катюша…
Его слова и, особенно, действия приводят к прямо противоположному результату. То есть, напрягают сильнее и сильнее.
Я лихорадочно пытаюсь придумать вариант безболезненного выхода из тупой ситуации, уже понимая, что его нет, безболезненного.
Потому что Хохлов, похоже, вышел на тропу войны. Откопал томагавк похоти и безнаказанности.
И теперь с него только скальп снимать, чтоб угомонить.
А я же, по плану, няшка. У меня же лапки. Ими скальп не снимешь…
— Может, мы с вами, Катюша, после работы, сходим куда-нибудь, — переходит к активной фазе войны Хохлов, его руки уже не массаж делают, а вполне себе лапают…
Черт, мое неловкое изображение зашуганного зайчика сейчас доведет до того, что меня тут тупо трахнут.
Ну, или попытаются.
Потому что кто ж ему даст?
Но в этом случае — прощай, хорошие отношения, и здравствуй, преждевременный напряг. А это, вроде как, рано. Я планировала не ранее, чем через неделю…
Мне надо доработать еще… Хотела сегодня ночью сесть, но один упрямый покорный котяра помешал…
Утром еле из лап своих выпустил. Хорошо, что Хохлов невнимателен, и не задает закономерных вопросов о том, чего это я опять все в том же наряде на работу пришла…
Мне бы домой. Поспать. А потом сладко засесть за расчеты, кайфануть по полной программе…
Но, похоже, не судьба…
Руки Хохлова все движутся и движутся по коже, а я уже понимаю, что последние мои мгновения в роли сладкой няшки сочтены.
Потому что сейчас развернусь и когтями по мерзкой роже…
— У вас такая нежная кожа… Вот только тут сбоку синяк… Ударились так неудачно?
Ага! Вашему безопаснику на язык упала! И не один раз!
А вот и он, кстати!
Дверь в кабинет раскрывается без стука, и физиономия Зубова, так же молчаливо шагнувшего за порог, вообще не оставляет простора для воображения.
Мне, по крайней мере.
Не знаю, что видит Хохлов, а я вижу, что Зубов злой. Очень-очень злой!
Настолько, что кулаки, выглядывающие из рукавов классического пиджака, белые на костяшках.
Черт! Тут может случиться убийство!
И, если Хохлова мне, откровенно говоря, вообще не жаль, то вот Зубова жаль. Чуть-чуть.
Хотя, уверена, что он, как крутой спецагент, имеет что-то вроде лицензии на убийство… Ну… Должны же быть хоть какие-то профиты в его работе?
— Семен Владимирович, я проверил ваше личное дело, и у меня несколько замечаний, — цедит он сквозь зубы, ненавидяще глядя на Хохлова.
— О… Антон Сергеевич, а это не может подождать?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Хохлов уже отошел от меня, сразу же, стоило двери открыться, и теперь с независимым видом стоит неподалёку.
— Мы тут с Катюшей работаем над ее задачами…
— Я вижу, — хрипит Зубов, жестко и многообещающе проходясь по мне жадным взглядом, от которого мгновенно вспыхивают уши и сладко болит низ живота, как раз в том самом месте, которое Зубов неоднократно исследовал сегодня ночью, — задачи серьезные. Не сомневаюсь. Но, если вы срочно не сдадите нормативы, то буду вынужден решать вопрос через ваше руководство.
— Боже… Вы про физподготовку? — удивляется Хохлов, — что за ересь? Все прекрасно знают, что это не более, чем формальность…
— Здесь — режимный объект, — цедит Зубов, — никаких послаблений. Сами знаете, чем это грозит.
— Но… Это же смешно! У меня — медотвод! — сопротивляется Хохлов.
— Нет в вашем личном деле.
— Есть!
— За прошлый год. За этот — нет.
— Но…
— Рекомендую вам, Семен Владимирович, как можно скорее заняться этим вопросом. Лучше прямо сейчас.
— О… Да, пожалуй, вы правы… Катюша… Мы с вами не договорили…
— Не задерживайтесь, Семен Владимирович… — давит Зубов, пристальным взглядом убийцы провожая взъерошенного Хохлова.
Я только киваю:
— До свидания, Семен Владимирович…
— До скорого, Ка…
Зубов обрывает его прощание, невежливо захлопывая дверь.
Я поднимаю взгляд на него и сладко пугаюсь до ломоты в низу живота. Ух, как заводит! Но…
— Здесь камеры, — пытаюсь охладить вполне однозначно глядящего на меня безопасника.
— Мне ли не знать, — усмехается он злобно… И закрывает дверь на замок.
Ревность и…
С самого утра, вернее, с приезда на работу одновременно с Клубничкой, в одной с ней машине, я грубо пользуюсь служебным положением.
Конкретнее, постоянно вывожу на экран изображение с камер в одном, вполне определенном кабинете.
И пялюсь туда.
Как долбанный маньяк, которому бабы дают только, если он их привязывает к кровати.
Учитывая, что ночь была бессонной и горячей, то мое поведение никак не оправдано.
Я это понимаю, не дурак. Вполне отдаю себе отчет в происходящем.
Но это нихрена не мешает делать то, что делаю.
То есть, сталкерить за одной темноволосой сладкой Клубничкой. Без перерыва.
Вот она заходит в кабинет, снимает куртку, потому что на улице март, который решил вспомнить о том, что он, вообще-то, первый месяц весны, а не последний. А та оттепель, что была в первых числах… Это так, наша фантазия.
Клубничка переобувается, красиво и изящно оттопырив попку, неоднократно мною целованную этой ночью, и во рту начинает скапливаться слюна. Ну молодец, Зубов, еще немного — и все потечет по подбородку, как у мультяшного кота. Только тот на мышь смотрел, а я… Ну, в принципе, тоже добыча.
Клубничка включает компьютер, пока все грузится, идет ставить чайник, готовит себе кофе, садится в кресло, откидывает волну волос сначала за спину, а затем и вовсе скручивает их в низкий пучок на затылке.
А я пялюсь на тонкие плечи, шею, где справа, я точно знаю, синеет мой засос. Очень красиво, идет ее нежной коже.
Еще такие же есть на груди, но они закрыты. И вечером я планирую их обновить. И добавить новые.
Сажусь поудобнее, пытаясь угомонить стояк, хотя это вообще пустое занятие. Для того, чтоб начать работать, мне надо отключить камеру.
А это физически невозможно.
Я смотрю, выгрузив онлайн-трансляцию на свой рабочий комп, словно завороженный.
Вот она быстро что-то печатает, пальчики тонкие летают над клавиатурой. Морщит лоб. Прикусывает губу. Посматривает на экран телефона. Опять печатает. Потом идет за новой чашкой кофе.
Это мне напоминает наблюдение за золотой рыбкой в аквариуме. Она занимается своими делами, плавает, виляя хвостиком-вуалью, а ты смотришь и ловишь релакс. Кайф. Успокаивает очень. Правда, в моем случае еще и заводит.