Потому что ты чёртов сопляк, подумал капитан, отворачиваясь к реке. «Второе лицо империи», правильно… Люди с несравнимо меньшей властью добиваются несравнимо большего – просто потому, что добиваются; а ты – принц! – сидишь, жуёшь сопли и ноешь о какой-то там жизненной несправедливости. Да будь в тебе капля той тяги к равенству, о которой ты тут распинаешься, – уж нашёл бы и понимание, и возможности, и чёрта в ступе. Потому что невозможно видеть происходящее – и ничего по этому поводу не предпринимать. Понимаешь, эльф ты лесной? Невозможно.
– Вероятно, несправедливость заложена в самой природе нашего мира, а потому и исправить её невозможно.
– Правильно, – на редкость с простодушным видом согласился Немец, – утешай себя. Когда что-то не получается, надо сделать вид, что не очень-то и хотелось.
Кажется, на этот раз Кави подколку понял. Он гордо встряхнул порядком уже засаленными чёрными кудрями и тоже уставился на реку.
Смотри-смотри, подумал капитан, лениво пристраиваясь к наглазнику оптического прицела.
Смысла в ожидании, в общем-то, не было никакого – но других занятий уже не нашлось, а голод чувствовался весьма ощутимо. Расчихавшийся Дурта с утра умотал к город и всё никак не возвращался. Капитан запряг эльфов навести какой-никакой порядок в хижине, проследил, чтобы кони были сыты, помылся, почистил одежду, «драгунова» и пистолеты, пересчитал патроны, монеты и сонных осенних мух.
Дурты не было. Еды не было тоже. Обещанные оптимистичным эльфёнком кролики все куда-то разбежались, а ловить и есть мышей – как в горах, на боевом выходе – Немцу вусмерть не хотелось.
– Куды крестьянину податься?.. – сказал капитан. – Пойдём встречать, что ли.
Кави-младшего с собой не взяли, отрядили «охранять помещение». Эльфёнок живо вскарабкался на стоявшее неподалёку раскидистое дерево, радостно помахал из ветвей сандалией и, похоже, немедленно устроился дрыхнуть. Взрослые переглянулись и препятствовать не стали: меньше суеты.
Человек и эльф спустились к реке, но на самый берег благоразумно выходить не стали, устроились за кустарником. Предосторожность была, скорее всего, излишней – по словам принца, эта протока не считалась популярной даже спустя сорок лет, – но близость к городу капитана всё равно нервировала. За годы жизни на нелегальном положении он намертво привык любые органы государственной власти считать враждебными по умолчанию. А уж после того шороху, который они успели тут навести…
Но уголок леса, где достойный мудрец поставил свою конуру, действительно оказался тих, уныл и безлюден – потому человек с эльфом скучали, вяло спорили «за жизнь» и ждали Дурту.
– Вот он, – встрепенулся принц, стоймя поставив уши.
Немец кинул взгляд на протоку, затем в оптику осмотрел перекаты. Поверхность реки выглядела пустой, но капитан уже привык доверять эльфийскому слуху.
Ожидание не затянулось.
– Из-за острова на стрежень… – тихонько пропел капитан, наблюдая в прицел, как тощая фигура в коричневом балахоне торопливыми резкими ударами единственного весла подгоняет к берегу небольшой ялик.
Человек и эльф видели, как Дурта спрятал лодку в остролистых местных камышах и с заметной даже отсюда натугой поволок по склону довольно объёмистый мешок. Капитан за плечо придержал заторопившегося было на помощь принца.
– Не суетись, – ответил он на невысказанный вопрос, – тащить недалеко, а бережёного…
Он и сам бы не смог объяснить причины своего беспокойства. А только что-то эдакое… какое-то неуютное чувство не давало расслабиться, царапало воображение, хотя явных причин как будто и не было.
Множество мелких наблюдений, ничтожных по отдельности примет складывались в молчаливую мозаику, и в этой мозаике что-то было очень серьёзно не так.
Что-то было не так.
Он посмотрел на Кави. Эльф неприятно поджал уши, охватил ладонью рукоять меча и вернул совершенно понимающий взгляд.
– Что-то не так, – сказал капитан.
– Да, – согласился Кави. – Это, несомненно, Дурта, но дело…
– Дело не в нём.
– Да, – сказал Кави. – Что-то не так.
Пыхтение и сиплый кашель Дурты слышались уже совсем рядом. Через минуту кусты всколыхнулись, раздвинулись и достойный мудрец, обливаясь потом, вывалился на еле заметную лесную тропинку.
– Здорово, Дурта, – сказал капитан, заходя со спины и неназойливо отбирая действительно довольно увесистый, но уж всяко не убийственно тяжёлый мешок.
– Эээ… Думья, я настаиваю. А где?..
– Здравствуй, достойный Думья.
– Скажите на милость… ну что за депутация.
Заметно было, что мудрец польщён встречей.
– Как прошло? – спросил Немец, выдвигаясь по тропинке.
– Купил всё – и шашаку, и наконечники для стрел. Десяток срезней всё-таки взял. Где юный дикарь?
– Кави-младший изволит почивать.
– Однако.
– Да ладно, пусть отоспится пацан.
– Эээ… в сущности, никакой спешки нет, я прав ли?
– Прав, Дурта, прав. А, кстати, ты что это красный такой? Мешок-то – не надорвёшься.
Достойный мудрец с силой потёр ладонями влажные раскрасневшиеся щёки.
– Эээ…
Он закашлялся, неловко переступил сандалиями и медленно, так медленно, что ни человек, ни эльф не успели ничего сообразить, завалился набок, подминая тощим телом куст каких-то диких колючек.
* * *
– Я-то не доктор, – хмуро сказал сударь капитан, – но по всему – похоже на пневмонию.
Расстроенность чувств Немца была весьма заметна. В иных обстоятельствах принц расценил бы подобные проявления как естественную человеческую заботу о единорасце, но нет, нет – капитан явно включил нового знакомца в группу лиц, которую полагал подлежащей своей ответственности. Сознавать это было нелегко – ибо принц привык считать Дурту вернейшим своим другом, а потому слегка даже и ревновал; но это и снимало с его плеч немалый груз – ибо ответственность есть тяжесть.
Сударь капитан же… казалось, тяжесть сия для него столь привычна, что сделалась и вовсе неотъемлемой частью натуры. Попробуй пройдись по земле невесомым! Немедля сдует тебя первым же беспечным ветерком; потому-то сей груз есть великое счастье – для того, кто умеет распорядиться собственной весомостью. Ибо ежели нет у тебя ответственности – то и тебя самого словно бы нет; и, напротив, чем серьёзнее твои тяготы, заботы и решения – тем больше тебя самого, тем реальнее твои плоть и дух.
Кави почувствовал, что впадает в неуместную сейчас умственную экзальтацию, и принудил себя вернуться к более насущным вопросам.
– Пневмо… – раздумчиво протянул принц, – не думаю, чтобы Дурта страдал расстройством душевного рода. Безусловно, сей достойный мудрец всегда был склонен к некоторой горячности мышления, более того…
– Воспаление лёгких, – коротко сказал капитан, – не души.
– Лихорадка? – догадался Кави. – Но ведь ещё сегодняшним утром он производил впечатление человека вполне здорового, ежели, разумеется, не считать лёгкого кашля.
– И…
– «И»?..
– И лёгкого чиха. И лёгкого пота. Лёгонького.
– Пожалуй, – признал Кави. – Но вполне очевидно, что сии признаки лёгкого нездоровья не могли столь быстро переродиться в жар и глубокую обморочность, кои мы имеем несчастье наблюдать теперь.
– Нервный, – раздумчиво проговорил Немец, – думает много, питается паршиво, телосложение астени… короче – дрищ.
Очередное незнакомое слово прозвучало мрачно, как если бы сама судьба устами капитана выносила Дурте смертный приговор. Принц, разумеется, и не подумал испытать какой-либо из оттенков отчаяния – ибо искренно полагал отчаяние эмоцией постыдной и недопустимой. Но сударь капитан на этом не остановился.
– Иммунитета никакого, – мрачно промолвил он, протирая ладони влажной тряпицею, – а чёрт его знает, что я там с собою приволок…
– Оружие, одежду… – добросовестно принялся вспоминать Кави.
– Помнишь тот холм, где мы после взрыва-то очутились? – не слушая, спросил Немец. – Ну, с нефтью, помнишь?
– Суров Холм, сударь капитан, разумеется.
– Как думаешь – молодой дотуда доберётся? На своих двоих, и чтоб никому не попасться.
– Вполне, отчего же, – с некоторым недоумением пожал плечами принц. Как будто лесной эльф, задавшийся целью остаться неприметным в лесу, может сей цели не достигнуть. Цель же… – О! Вы говорите об оставленном нами секрете? Том малом ларце из гладкого оранжевого дерева?
– Соображаешь, – одобрительно сказал сударь капитан, – горжусь тобой. Кави! Молодой! Ставлю боевую задачу…
* * *
– Ваше беспокойство лишено всяких оснований, сударь капитан, – сказал принц, наблюдая, как младший последний раз машет им рукой и скрывается за ближайшим взгорком. На душе сделалось определённо тоскливо. – К утру обернётся.
– А что, эльфы все в темноте-то видят?
– Увы, только лесные. В городских семьях ночное зрение постепенно утрачивается за ненадобностью.