Читать интересную книгу Фото на развалинах - Светлана Пономарева

Историк запер квартиру и посмотрел на меня:

— Идём? Ты опять с голыми ушами?

— А? Нет, — я вытащил из кармана шапку. Следом вывалилась упаковка от таблеток, которую я взял у Зелениной.

Карбони успел нагнуться первым. Взял коробочку, повертел в руках и уставился на меня подозрительно.

— Это не моё, — махнул рукой я. — Ну мы идём?

— Ага, не твоё, — хмыкнул историк, — и коньяк ты тогда не себе покупал, и это не твоё.

— А вы что, думаете, что я сожрал пачку таблеток и бегаю туда-сюда, как заяц?

— Я думаю, что у тебя в жизни происходит какая-то запутанная история. Ну хорошо, пойдём, потом всё выясним.

Коробочку он сунул к себе в карман. Я пожал плечами, надел шапку, и мы пошли. Очень быстро пошли, и я опять весь вспотел. Наверное, сегодня я поставил личный рекорд по беготне. Чем ближе мы подходили к дому, тем больше мне становилось всё равно, чем это всё кончится. Энергия, с которой я спасал Алиску и ощущение, что всё правильно, окончательно испарились. Я шёл к дому на автопилоте и вёл туда историка. Чтобы открыть или не открыть дверь. Лично для меня разница между двумя исходами с каждым шагом терялась. Карбони, наоборот, был сосредоточенный и целеустремленный. Он спросил у меня номер отца, забил его в свой мобильник и продолжал на ходу дозваниваться. Отец так и не отвечал.

У дома я показал на открытое окно:

— Мать утром открыла, так и открыто. Я думал, она в него кинулась. Потом она сказала, что меня не знает, и чтобы я уходил.

— И ты ушёл? — серьёзно спросил историк.

— Ушёл.

— Почему?

— К Алиске пошёл.

— Мда… Елисей…

Я понял, что он сейчас скажет: что я должен был остаться, помочь маме, а я как эгоист взял и ушёл. Я не дал ему открыть рот и показал на его карман:

— Алиска наглоталась вот этих таблеток. И мне позвонила, я к ней побежал. Желудок промывать.

— Ох…

— Да всё нормально, её вырвало всеми этими таблетками и все дела. Хотя дура, конечно.

Мы поднялись по лестнице к нашей квартире. Я попробовал открыть, но ничего не изменилось — дверь была подперта с той стороны.

— Ну, давай вместе, — сказал Карбони, и мы изо всех сил налегли на дверь. Со скрипом и невероятно медленно дверь тем не менее поддалась.

— Откроем, — понял я.

— Конечно. Постараемся и откроем.

Мы старались ещё десяток минут. После чего образовалась щель, достаточная, чтобы туда пролез я. Что я и сделал. С той стороны действительно стоял комод, на нём — перевёрнутый стул от пианино, книги, вещи. Ящики комода были вставлены неровно, и я понял, как матери удалось его сюда подтащить — она сначала вытащила из него все ящики, а потом, когда он встал, как ей было надо, снова вставила. И продолжала таскать сюда вещи, чтобы баррикада стала надёжней. Я поступил как она — вытащил ящики и перенёс их к стене. После этого мы с историком окончательно открыли дверь, и он вошёл в квартиру. Было тихо. Как будто мы отпирали пустое помещение. Похоже, матери стало всё равно — откроют или нет, как и мне в последнее время было это всё равно.

— Вместе пойдём или ты сам? — спросил историк.

— Вместе.

Одному искать мать не хотелось. Я уже делал это сегодня. Я показал в сторону спальни:

— Её комната.

Историк подошёл к прикрытой двери, постучал, потом открыл. Я стоял позади него и посмотрел в комнату вторым. Потому что надо было, наверное, посмотреть. В конце концов, мы у меня дома, а не у него. Мать не спала, сидела на их с отцом кровати точно так же, как утром на моей. Только утром она заметила, что я вошёл. А сейчас — нет. Как будто нас совсем не было. Карбони снова постучал по двери — нарочно громко. Никакой реакции.

— Надо «скорую» вызвать, — сказал он с сожалением.

— Угу.

— Телефон где?

— Там, — я махнул рукой в сторону своей комнаты.

Историк пошёл звонить. А я — закрывать окно в гостиной. Успел только притворить створки, как Карбони меня позвал. Стал спрашивать имя-отчество-адрес, я отвечал и смотрел, как он стоит на обрывках Наташиных фоток. Это было смешно. Она его так любит, а он стоит на её лице и хоть бы хны. Я засмеялся. Наташа была никому не нужна. Виктор Валентинович от моего смеха вздрогнул и переступил ногами. Теперь он стоял на обрывке Наташиной руки с сумочкой. Я расхохотался ещё громче. Меня просто трясло от смеха. Вот и всё. Она никому не нужна! Её больше нет. А Алиска есть. Чёрно-белая, нераспечатанная, лежащая в папке «Мои рисунки» на компьютере, но есть! А Наташи — нет. Может, когда я её снова увижу, то не узнаю?

Историк быстро договорил со «скорой» и, повесив трубку, обхватил меня за плечи и поволок на кухню. Потому что я продолжал хохотать и не мог остановиться. Нет, правда, разве это не до слёз смешно? Я что-то выдумывал, строил планы, хотел зла Виктору, хотел любви от Наташи, манипулировал Алиской. И что вышло? Всё рухнуло. Наташа меня предала, Виктор мне помогает, а к Алиске я привык. Я был круглым дураком со своим планом. Если бы я просто жил и ничего не придумывал, было бы куда лучше.

Я увидел у себя перед носом стакан воды. Историк пытался насильно напоить меня, точно так же, как сегодня я поил Алиску. И это тоже было смешно.

— Я не могу! — заорал я сквозь смех. — Не могу! Это бред какой-то!!!

— Лесь, тихо. Ну, успокойся, — сказал он, — успокойся, всё нормально.

Он необычно меня назвал. Не по-школьному, а так, как называли знакомые. Я замолчал. Карбони снова придвинул ко мне стакан:

— Попей воды.

Я послушно глотнул. И понял, что сейчас всё-таки выключусь. Предохранители перегорели, мозг не вмещал больше ничего. Ни одного звука и ни одной картинки. Я хотел спать. Чудовищно, нечеловечески хотел спать.

Он довёл меня до дивана. Последнее, что я запомнил, — как мой бывший враг Виктор Карбони сидит рядом и смотрит на стену, увешанную фотографиями разрухи…

Я проснулся. Было тихо и прохладно. В открытую форточку сквозило. Я встал, чтобы её закрыть. За окном медленно падал снег. Крупными пушистыми снежинками… Земля уже была застелена ровным белым ковром. И от этого на улице было светлее, чем положено в это время суток. Я стоял и смотрел на белый-белый город. Это было красиво. Где фотоаппарат? Я обернулся. В комнате был жуткий беспорядок. На полу — обрывки фотографий, на стуле как попало валялась моя одежда. А в кресле у стены сидя спал историк. Я поёжился. Всё, что вчера произошло, начало вспоминаться. Я снова поёжился, взял со стула свитер, надел его. Часть вечера не припоминалась. Последнее, что я помнил, — как лежу на диване одетый. И «скорая» ещё не приехала. Если я потом проснулся, снял одежду, лёг под одеяло, то я этого не помню. И если я видел, как приехала «скорая», то тоже этого не помню. Я пожал плечами. Ну не помню, и ладно. Надо пойти на кухню, взять мусорный мешок и собрать клочки фотографий. Они больше не нужны. Я на цыпочках вышел из комнаты. Будить историка не хотелось. Можно было и так догадаться, почему он тут — телефон отца так и не ответил. Я вернулся с мешком и начал сгребать туда обрывки. Мне уже было всё равно, что это части изображений Наташи, просто неприятно было, что в комнате беспорядок. Я собрал клочки до последнего, унёс мешок в кухню. Историк не проснулся, наверное, его тоже крепко умотала вчерашняя ситуация.

Я прошёл в гостиную. Взял трубку с телефонного аппарата. Снова позвонил отцу, уже не надеясь, что тот ответит. Но неожиданно гудки прервались.

— Да?

— Ты где был вчера весь вечер? — спросил я.

Отец хмыкнул:

— Раньше такие вопросы задавала твоя мать.

— Больше не задаст, не волнуйся.

Я спокойно изложил всё, что произошло.

— Я сейчас приеду, — сказал отец.

— Можешь не торопиться.

Я нажал на рычажок. И стал набирать следующий номер. Алискин. Алиска ещё спала и, когда взяла трубку, никак не могла сообразить, что это я и чего мне надо.

— Как ты себя чувствуешь?

— Хорошо, — Алиска помолчала, — а ты?

— Не знаю. Пойдём вечером гулять?

— Пойдём.

— Я ещё позвоню.

Стул от пианино так и валялся в прихожей. Это тоже был непорядок. Я поднял его и поставил на место. Потом сел за инструмент, открыл крышку. Мне очень хотелось сыграть. Впервые за много лет. Но я знал, что не смогу. Поэтому просто смотрел на клавиши. Сидел я долго. Сидел, смотрел, и только в моей голове плыла музыка. Обрывки Лунной сонаты, третьего концерта Рахманинова, музыка Грига.

Вскоре я почувствовал, что на меня смотрят, и повернулся. В дверях стоял заспанный историк.

— Доброе утро, — сказал я сразу. Мне не хотелось, чтобы он подумал, что я тоже сошёл с ума. Сижу, смотрю на пианино, молчу.

— Доброе, — согласился он. — Ты как?

— Выспался.

— Я тоже.

— Сейчас отец приедет, — вспомнил я, — наконец-то я дозвонился. И Алиске позвонил — у неё всё хорошо.

Историк прошёл к дивану и сел.