Читать интересную книгу Искры - Михаил Соколов

— Я устала, Яков, — сказала она.

Выйдя из круга танцующих, Яков хотел побыть с Оксаной наедине и спросить, немедленно узнать, почему в глазах ее была грусть, но к ним подошел старик Френин, молодцевато расшаркался перед Оксаной и пригласил ее на один тур вальса.

Яков проводил жену ревнивым взглядом и подошел к отцу. «Ну, что вы, как будяк на майдане, торчите?» — хотел он сказать, но спросил ласково:

— Не скучно? Быть может, отец, вы отдохнули бы? Тяжело стоять все время на одном месте.

Нефед Мироныч понял его мысли. «Так. Вот уже и батька стал тебе, как бельмо на глазу», — подумал он и ответил:

— Я не привык к веселости, сынок. Домой будем собираться.

В зал, еле держась на ногах, вошел Игнат Сысоич. На нем была новая суконная тройка, добротные сапоги, из-под жилета выглядывала сатиновая голубая косоворотка, все — подарок Оксаны.

— Сват, — растроганно заговорил он, — дорогой сваточек мой разлюбезный и зятек мой Яша! Да это сон иль все правда — торжество такое, музыка, люди благородные и все наипрочее? Эх, гуляем, сват! — махнул он рукой и, топнув сапогом по ковру, качнулся и едва не упал.

Яков поддержал его, шутя упрекнул:

— Ну, это совсем ни к чему, кланяться коврам. — Он оглянулся, не видит ли кто, и сказал: — Идите и гуляйте там, в дальней комнате. А здесь, вы понимаете…

— Понимаю, Яша, сынок, все мы понимаем, — кивал головой Игнат Сысоич. — Мы люди простые, а вы стали благородные… Все чисто понятно!

Нефед Мироныч взял Игната Сысоича под руку и повел на кухню.

— Идем отсюда, сват. Пускай они тут по-благородному веселятся, мы к этому непривычные.

— Истинное слово: неспособные, — согласился Игнат Сысоич. — Эх, гуляй, душа! Больше такой свадьбы ты и во сне не увидишь!

Яков проводил их и пошел в кабинет отдохнуть. Там были помещики и среди них споривший с Чернопятовым Френин. Увидев Якова, Чернопятов обратился к нему:

— Сосед, вы бы попросили помощника наказного, чтобы он расквартировал этих казаков вблизи моего имения.

— Каких казаков? Музыканты это! — рассмеялся Яков.

— Гм… А что же вы, милейший сосед, меня обманываете? — обернулся Чернопятов к Френину.

Тот, подмигнув Якову, серьезным тоном ответил:

— Я думал, что это обыкновенная войсковая часть, и советовал вам взять ее к себе, чтобы вас не спалили, не дай бог.

Помещики улыбнулись, а Яков сказал:

— Дорогой Аристарх Нилович! Если надо будет, казаки всегда могут прибыть в ваше полное распоряжение. Теперь я с помощником наказного атамана в родстве.

Старик Френин с ехидцей сказал:

— Понимаете, милейший сосед, что для вашего благополучия значит дружба с Яковом Нефедовичем? Если вам надо будет — к вам прискачет целый казачий полк. А вы говорите: «либе-ра-ал!»

Чернопятов смутился:

— Я не говорил. Вы изволите шутить.

— Э-э, это вы зря. Именно вы всюду обзывали Якова «либералом», «юнцом». Этого юнца действительно в случае нужды будут охранять казаки, а вас будут охранять ваши прекрасные собаки… которых мужики перебьют из дробовиков, когда им нужно будет:

Чернопятов рассердился, ударил ладонью снизу вверх по своим пышным усам.

— Оставьте глупые разговоры, сосед. Или мы поссоримся.

— Мы, слава богу, весь век ссоримся и всюду бываем вместе… Нет, Аристарх Нилович, мы не можем, не имеем права ссориться, — наставительно сказал Френин. — Мы помещики, и ссориться с нами могут только мужики.

Яков поспешил успокоить Чернопятова:

— У нас одна забота, Аристарх Нилович: держаться друг за друга. Мужика не интересуют наши взгляды. Ему нужна наша земля.

— Совершенно верно, — подтвердил Френин.

— Да, но у вас нет своей земли! — воскликнул Чернопятов.

— Да, но зато у вас ее есть три тысячи десятин, — воскликнул Френин и, достав табакерку, добавил: — которые могут перейти к нему, вот к этому «юнцу». Или вдруг перейдут… к мужикам.

Чернопятов, выпучив глаза на Френина, подвигал усами.

— Это почему же вдруг? Что же, я идиот — отдавать мужикам свою землю? За выкуп да еще с процентиками, может, соглашусь. И то подумаю.

Френин махнул рукой:

— Они ее у вас и без процентов заберут. Отнимут, и все.

Чернопятов окинул его злобным взглядом, резко повернулся и ушел, а Френин качнул головой, понюхал табаку и сказал:

— Рассердился… Как только я на политические темы начинаю говорить, обязательно рассердится. Никак не привыкнет к моим речам.

— Но вы, кажется, ничего особенного и не сказали, — насмешливо заметил Яков.

— Это только кажется… Я сказал и говорю всегда, что наши дни сочтены. Нас обирают медленно, но верно, такие, как вы, и готовятся обобрать сразу мужики такие, как отец вашего Андрея. В первом случае — это обычное состязание… апчхи!.. молодых акул со старыми. Во втором, как говорят социалисты, «экспроприация частной собственности», а на языке Аристарха Ниловича — просто грабеж. Вот почему этот крепостник не любит моих речей. Ну, да он когда-нибудь поймет меня… Пошли, господа, послушаем, как играет наша любимица и супруга моего воспитанника… Оксана Владимировна как будто исполняет сюиту Чайковского.

Оксана играла, а возле пианино, заложив руки назад, в окружении офицеров, рядом с окружным атаманом, стоял полковник Суховеров, высокий, с длинными прямыми усами, и слушал с таким вниманием, словно никого, кроме него, в гостиной не было.

Поодаль от него стояли помещики с женами и ждали, пока он что-нибудь скажет.

Оксана уже успела переодеться. На ней было черное бархатное платье с бриллиантовой брошью на груди, на руке обручальное кольцо и бриллиантовый перстень.

Яшка повел глазами, ища на других женщинах украшения, и, заметив на груди у жены Чернопятова жемчужное ожерелье, недовольно поморщился: «Черт, откуда оно у нее? Нет, надо, чтобы лучше моей жены никто не одевался», — подумал он и, улучив время, когда гостей начал веселить приглашенный Френиным цыганский хор, сказал Оксане:

— Ты очень строго одета. Надо бы еще кое-что купить в Новочеркасске. Что бы ты хотела, моя дорогая?

Оксана усмехнулась. Странно ей было, что Яков говорит с ней таким языком, и она ответила, закрыв его лицо белым веером:

— Я бы хотела, чтобы ты не транжирил денег и… поменьше важничал. Я ведь полюбила тебя в Кундрючевке.

Яков задумался, но потом наклонился к ней и прошептал:

— Это для солидности. Насчет денег я с тобой согласен. Но мне хочется, чтобы ты была наряднее всех! Лучше всех!

— Твоя жена во всех нарядах будет хороша, — улыбнувшись, сказала Оксана.

Яков благодарно поцеловал ей руку.

Глава одинадцатая

1

После поражения при Тюреньчене «Правительственный вестник» писал: «Рядом долгих искусных маневров с нашей стороны противник, подведенный к Ляояну, вынужден наконец нас атаковать в нашей укрепленной позиции, в условиях для себя маловыгодных». В начале войны «Вестник» превозносил адмирала Алексеева, теперь он восхвалял прозорливость главнокомандующего — генерала Куропатцина. Но когда армия Кураки достигла хваленых укреплений под Ляояном и после кровопролитных боев опять заставила генерала Куропаткина отступить, придворные редакторы были явно смущены и не писали уже больше о задержке японского наступления на север, а в общественных кругах России стало нарастать возмущение положением дел на фронте.

В эти дни самодержец России разъезжал по губернским городам, устраивая смотры полкам, отправлявшимся на фронт, и произносил однообразные речи. В Орле он сказал, что надеется на «доблесть русского воинства», и снабдил новобранцев иконой богоматери, в Курске, в Персияновке говорил: «с божьей помощью мы победим» и тоже вручал полкам иконы.

У него было много икон, но не было пулеметов. У него было подлинно доблестное русское воинство, но не было талантливых полководцев. И храбрые русские солдаты, неся на полях Маньчжурии тяжелые потери от японских шимоз и скорострельных митральез, проклинали своих бездарных генералов и отступали. Внутри страны все больше нарастало недовольство войной и царем, и на Западе заговорили, что русскому колоссу не справиться с карликовой империей. Такие предположения окончательно подрывали престиж царя, возможность новых займов у европейских банкиров становилась весьма проблематичной. И — Николай Второй решительно, на весь мир заявил, что будет продолжать войну до тех пор, пока у него останется «хоть один солдат, хоть один рубль». А чтобы европейские банкиры не сомневались в прочности трона, повелел правительству действовать против внутренней «смуты» с неменьшей решительностью. И власти перешли в атаку на безоружный народ.

В лесу, возле Белостока, воинские части окружили сходку рабочих и расстреляли ее. Рабочие Варшавы в знак протеста остановили фабрики и заводы, выступили с требованием свержения самодержавия, но войска и тут применили оружие, а вслед за тем расстреляли демонстрантов в Ченстохове.