После прихода к власти Гитлера подсудимый верой и правдой служит фашистскому режиму. С 1936 по 1943 год он — начальник первой образцовой военной тюрьмы в Торгау. На эту должность палача Ремлингер пришел подполковником, ушел он с нее генералом[144]. По его собственным словам, он был назначен в Торгау «как лучший офицер-воспитатель». И он оказался самым подходящим кандидатом на пост начальника тюрьмы — образцовой в стране тюрем, концлагерей и каторги.
Членом национал-социалистической гитлеровской партии Ремлингер, по его утверждению, никогда не был. Однако о том, как ценили его фашистские главари, говорит хотя бы тот факт, что только за время войны он получил два железных креста II класса, и два креста первого класса, причем один из них с почетными мечами.
На одном из допросов Ремлингер, увлеченный воспоминаниями о своей подлой жизни, проговорился: «Моя военная тюрьма, — сказал он, — действительно являлась образцом, по которому строились новые военные тюрьмы. Начальники, которые назначались во вновь организуемые тюрьмы, приезжали ко мне, чтобы ознакомиться с постановкой дела».
Шесть лет Ремлингер воспитывал попадавших к нему людей. Тех, кого выращивал этот «лучший офицер-воспитатель», можно видеть здесь же, на процессе. Вот они, его выученики, сидящие перед Трибуналом на одной с Ремлингером скамье подсудимых. Это — Янике, убийца боле трехсот русских детей, женщин, стариков, поджигатель, грабитель и садист, заживо сжигавший ни в чем не повинных мирных людей. Это — Скотки, взрывавший землянки с русскими семьями, сжигавший деревню за деревней. Это — Зоненфельд, инженер по образованию, добровольно ставший агентом гестапо и затем руководителем карательных налетов на псковские и лужские деревни, организатором поджогов крестьянских домов и атаманом фашистско-бандитской шайки, занимавшейся беспощадным уничтожением русских людей.
В 1943 году Ремлингер направляется на временно оккупированную немцами советскую территорию и становится сначала ненадолго комендантом Опочки, а затем комендантом Пскова.
Предварительное следствие и два дня судебного процесса неопровержимо показали, что Ремлингер был на Псковщине непосредственным организатором и главным руководителем чудовищных злодеяний[145]. Подчиненные ему каратели угоняли на фашистскую каторгу десятки тысяч советских людей. Он приказывал дотла сжигать русские деревни, беспощадно расстреливать мирных жителей без разбора пола и возраста, расстреливать за отказ от «эвакуации» в Германию, за появление вне своей деревни, расстреливать по любому поводу и без всякого повода.
Многие десятки сожженных в районе Пскова, Луги и Плюссы деревень, тысячи замученных, расстрелянных, заживо сожженных, разорванных гранатами и минами детей, женщин и стариков — таковы факты людоедских злодеяний Ремлингера на русской земле.
Эти факты неопровержимы. Подсудимые один за другим заявляют суду, что приказы о расстрелах были подписаны Ремлингером, а он, как и в первый день процесса, отвечает:
— Виновным себя не признаю.
Прибегая ко всяческим уверткам, он все отрицает, от всего открещивается.
На вопрос государственного обвинителя, как он, Ремлингер, относился к зверскому террору, который проводился гитлеровцами в самой Германии, подсудимый отвечает:
— Мы ничего не знали об этом.[146]
Весь мир знает о кровавых злодеяниях гестапо, о кошмаре гитлеровских концлагерей, о пытках, погромах и убийствах, и только Ремлингер ничего не заметил.
Суд переходит к выяснению преступной деятельности Ремлингера в бытность его комендантом Пскова.
Государственный обвинитель спрашивает:
— Отдел контрразведки входил в состав комендатуры? Чем он занимался?
Ремлингер: Это был отдел «1-Ц». Его обязанностью было распределять литературу, организовывать театры и охранять их.
Государственный обвинитель: А чем занималась подчиненная вам полевая жандармерия?
Ремлингер: Регулированием уличного движения... Ну, и некоторыми полицейскими мероприятиями, которые требовались в таком городе как Псков...
Так неприкрыто лжет Ремлингер. Пытаясь выгородить себя, он утверждает, что комендатуры в Карамышеве, Новоселье и других пунктах, находившиеся в его подчинении, занимались угоном советских людей в Германию и зверскими расправами без его ведома. Они выполняли, заявляет Ремлингер, приказы, полученные свыше.
Государственный обвинитель: Но приказы, относившиеся к вашим подчиненным, не могли не касаться вас?
— Да.
— Значит, вы их выполняли?
И Ремлингер, наконец, признается:
— Постольку, поскольку приказы были, — я их выполнял.
— Вы знали, что вы этим совершаете тягчайшее преступление, что вы нарушаете международную Гаагскую конвенцию, подписанную в свое время и Германией?
— Нет не знал.
Так же ведет себя Ремлингер и дальше. Он отрицает все, даже самые неопровержимые факты. Он утверждает, что ничего не знал о расположении возле Пскова лагерей для военнопленных, о смертности в этих лагерях, уносившей в могилу десятки тысяч человек, о массовых расстрелах военнопленных без суда и следствия. Он заявляет, что ему ничего не было известно о расстрелах женщин, детей, стариков. Он вообще не знает ничего, что могло быть поставлено ему в вину.
По просьбе государственного обвинителя суд повторно допрашивает подсудимых Зоненфельда, Скотки и Янике. Они вновь подтверждают, что приказы о сожжении деревень, расстрелах мирного населения отдавались Ремлингером, что именно по его приказам были сожжены десятки деревень, убиты тысячи женщин, стариков и детей. Ремлингер пробует отрицать эти показания[147]. Тогда Зоненфельд, не выдержав и указывая на своего бывшего генерала, кричит:
— Ремлингер лжет!
К концу допроса под давлением оглашенных государственным обвинителем и председателем суда материалов предварительного следствия, уличаемый другими подсудимыми, Ремлингер признает себя виновным в ряде преступлений. Он подтверждает, что отдавал приказы об угоне советских людей в немецкое рабство и о сожжении деревень. Он признает, что во время организованных по его приказам экспедиций против партизан, карательные отряды уничтожали мирное население, расстреливали стариков, женщин и детей.
Допросом Ремлингера заканчивается утреннее заседание.
Вечернее заседание 30 декабря.
На вечернем заседании суд переходит к допросу свидетелей. Их показания рисуют картину жестокого произвола гитлеровцев, массовых убийств, грабежей и насилий над мирными советскими гражданами на временно оккупированной территории Ленинградской области.
Первым дает показания свидетель В.Ф. Федоров — 58-летний колхозник деревни Ростково Новосельского района. Он приводит факты чудовищных злодеяний гитлеровских бандитов, которые систематически убивали крестьян этой и близлежащих деревень. Беспощадную расправу с жителями деревни Ростково учинил немецкий карательный отряд 23 декабря 1943 года. Рано утром староста пригнал работоспособное население на работу под угрозой наказания и штрафов. Тем временем каратели спалили Ростково дотла. Оставшихся в деревне женщин, стариков и детей — всех от мала до велика — фашистские мерзавцы согнали в сарай и сожгли заживо. Тех, кого не успели сжечь, — расстреляли. У свидетеля в это страшное утро погибла вся семья: жена, невестка и 4-летняя внучка.
— Сколько всего людей сожгли и расстреляли немцы в вашей деревне? — спрашивает государственный обвинитель.
— 64 человека погибло от руки злодеев, — говорит свидетель. — из них 33 — малолетние ребята.[148]
Жительница той же деревни Е.Е. Сергеева, спасшаяся благодаря тому, что находилась на работе вдали от Ростково, называет фамилии сожженных: вся семья Трофимовых, жена и трое детей колхозника Андреева, девушка Мария Федорова и многие другие. У самой свидетельницы немцы сожгли мать, трех малолетних братьев, двух племянниц.
Свидетельница Н.П. Филиппова из деревни Замошье, Карамышевского района, пряталась со своей 8-летней дочерью Клавдией и другими колхозниками в лесу, спасаясь от угона на немецкую каторгу. Это было в феврале 1944 года, накануне прихода Красной Армии. Полагая, что наши части уже заняли деревню, крестьяне группами стали возвращаться по домам, но были перехвачены гитлеровцами.
Фашистские бандиты открыли стрельбу по безоружным людям, по детям, женщинам, старикам. В результате было убито 24 человека. Многие из них подверглись зверским мучениям. Особенно надругались звери над Модестом Захаровым. Лицо его было изуродовано ножевыми ранами, голова расплющена. Девочка Нина и годовалый Миша Петуховы были растоптаны ногами.