экзамены Индийской административной службы и ожидая объявления результатов, он чувствовал, что выполнил свой долг на десять лет вперед. А между тем на ипподроме открыли зимний сезон, и стук копыт непрерывно звучал у него в ушах.
Как-то, просматривая расписание заездов, он сказал Рупе Мере:
– Жаль, я не смогу посмотреть этот заезд – как раз в этот день у тебя будут гости… Ой!
Госпожа Рупа Мера считала петли: «Три, шесть, десять, три, шесть, двадцать». Подняв голову от вязания, она спросила:
– Что-что?.. Ты сбиваешь меня со счета, Варун. Какие гости?
– Я… это… говорил сам с собой, ма. Мои друзья… это… устраивают вечеринку, и она совпадает с интересным забегом.
Он был доволен, что придумал такое правдоподобное объяснение. А госпожа Рупа Мера решила, что неплохо бы притвориться при гостях, что их приход для нее сюрприз, и не стала разоблачать выдумку сына. Следующие несколько дней она провела в тайном волнении.
Утром юбилейного дня она взяла все поздравительные открытки (не менее двух третей из них были украшены розами) и прочитала каждую вслух Лате, затем Савите, Прану, Апарне и Уме (Минакши предпочла убраться из дома подобру-поздорову).
После этого она пожаловалась, что у нее устали глаза, и попросила Лату зачитать все их вслух еще раз. Поздравление от Парвати звучало следующим образом:
Дражайшая Рупа!
Мы с твоим отцом желаем тебе миллионы счастья по случаю твоего дня рождения и надеемся, что ты успешно восстанавливаешь силы в Калькутте. Киши вместе со мной заранее поздравляет тебя также с Новым годом.
Любящая тебя,
Парвати Сет
– Почему это мне надо восстанавливать силы, интересно? – возмутилась госпожа Рупа Мера. – Нет, эту открытку не стоит больше читать.
В этот день Арун ушел с работы раньше обычного. Заехав во «Флёри», он взял заказанный у них торт и кучу пирожков и сластей. Ожидая зеленый свет на перекрестке, он заметил человека, продававшего розы дюжинами. Опустив стекло автомобиля, он спросил, почем цветы. Продавец заломил такую цену, что Арун, выругавшись, начал закрывать окно. Человек с розами стал с извиняющимся видом качать головой и совать цветы ему в окно, но водитель уже тронулся. Подумав о матери, Арун хотел было остановить автомобиль, но возвращаться к продавцу цветов и торговаться с ним – нет, это будет слишком унизительно. Цена, названная торговцем, возмутила его до глубины души, и гнев его еще не прошел.
Он вспомнил коллегу своего отца, лет на десять его старше, который недавно, уйдя на пенсию, застрелился в приступе ярости. Как-то вечером его старый слуга принес ему на второй этаж выпить, забыв захватить поднос. Хозяин так разгневался, что накричал на слугу, позвал жену и велел ей уволить слугу немедленно. Подобные вспышки гнева случались с ним в прошлом, и жена, отправив слугу вниз, сказала мужу, что поговорит со слугой утром, а пока что он может выпить виски.
– Ты печешься только о своих слугах! – бросил он.
Жена спустилась к себе и, как обычно, включила радио.
Спустя несколько минут она услышала выстрел, а затем второй. Поднявшись по лестнице, она обнаружила мужа в луже крови. Первый раз муж неудачно приставил пистолет к голове, и пуля лишь задела его ухо. Вторая прошла через горло.
Никто в семье Мера, услыхав шокирующую новость, не мог понять этого человека, и меньше всех – госпожа Рупа Мера, которая знала его лично. Никто, кроме Аруна, который понимал его очень хорошо. В ярости человек действует именно так. Порой Арун испытывал такой гнев, что ему хотелось убить себя или кого-то другого, и он мог сказать и сделать все что угодно.
Он уже не в первый раз подумал, какова была бы его жизнь, если бы отец не умер. Арун жил бы гораздо беззаботнее; легче было бы с финансовым положением семьи, которое сейчас поддерживал он один; Варуна пристроили бы куда-нибудь на работу, поскольку понятно, что экзамены он не сдаст; Лату выдали бы за какого-нибудь приличного человека, прежде чем ма пристегнула бы ее к этому Харешу.
Прибыв домой, он занес покупки на кухню через заднюю дверь и прошел, напевая себе под нос, к матери. Она со слезами на глазах обняла его.
– Ты приехал с работы раньше обычного из-за меня! – воскликнула она.
Он с удивлением заметил, что она надела довольно симпатичное бежевое сари. Но когда прибыли гости, она очень убедительно разыграла изумление и восторг.
– А я даже не одета как следует, сари совсем мятое! О! Аша Ди! Как любезно с твоей стороны прийти ко мне. Какой молодец Арун, что пригласил тебя. А я даже не имела представления, что будут гости!
Аша Ди, надо сказать, была матерью одного из бывших увлечений Аруна, и Минакши не преминула сообщить ей, каким одомашненным он стал.
– Он полвечера ползает по полу с Апарной, собирая головоломки.
Вечер прошел замечательно. Госпожа Рупа Мера съела гораздо больше шоколадного торта, чем разрешал врач. Арун сказал ей, что пытался купить ей розы по пути домой, но не нашел их.
Когда гости разошлись, госпожа Рупа Мера стала рассматривать подарки. Арун, сказав об этом только Минакши, уехал на своем «остине» искать продавца цветов.
Развернув подарок от Аруна и Минакши, госпожа Рупа Мера заплакала от обиды. Это была очень дорогая японская лакированная шкатулка, которую некогда подарили Минакши, и та назвала ее, как Рупа Мера слышала собственными ушами, «крайне уродливой», но выразила надежду, что ее можно будет кому-нибудь передарить.
Госпожа Рупа Мера удалилась в свою маленькую спальню и удрученно села на кровать.
– В чем дело, ма? – спросил Варун.
– Ма, шкатулка на самом деле красивая, – сказала Савита.
– Забери ее, мне она не нужна, – прорыдала госпожа Рупа Мера. – И цветы не нужны. Я знаю, он хотел меня порадовать, он меня любит, что бы вы ни говорили. Думайте, что хотите, но сейчас оставьте меня, Я хочу побыть одна.
Они глядели на нее вытаращив глаза. Это было так же невероятно, как если бы Грета Гарбо пожелала совершить омовение во время Пул Мелы.
– Просто ма не в настроении, – сказала Минакши. – Арун относится к ней гораздо лучше, чем ко мне.
– Но, ма, послушай… – начала Лата.
– Ты тоже уходи. Я знаю его, он такой же, как его отец. Нервный, раздражительный, несдержанный, но сердце у него доброе. А Минакши со всеми ее утонченными манерами и смехом, вежливым обхождением, лакированными шкатулками и знатными Чаттерджи ни в грош никого не ставит, и особенно меня.
– Правильно, так и действуй, ма, –