рот. Сторож сделал отчаянное усилие и освободился.
Испуганные заговорщики разбежались.
Кашино и Бриен возвратились в дортуар, Судан вскарабкался на крышу тюрьмы, а Масубр повис на телеграфных проволоках, протянутых над кровлей тюрьмы. Он запутался в них, точно в паутине, и, когда главный надзиратель, с револьвером в руках, прибежал на крик сторожа, Масубр не мог уже освободиться из сетей и крикнул:
— Стреляйте, если хотите, но я не могу спуститься!
Надзиратель шесть раз выстрелил из револьвера, но не попал в Масубра, который на каждый выстрел отвечал восклицанием:
— Да здравствует анархия!
Наконец, собралась тюремная прислуга, подоспели солдаты с лестницами, и узника освободили из его трагикомического положения.
Когда на суде зашла речь об этом побеге, Бриен опять попытался рассмешить публику.
— Господин председатель, — сказал он, — когда пойманных зверей сажают в клетки, они всячески стараются вырваться на свободу! Почему же нас хотят наказать за желание вырваться из неволи! Наоборот, нас следовало бы вознаграждать и поощрять или хоть, по меньшей мере, открыть перед нами настежь двери!
Перечитывая заметки об этом курьезном процессе, я припоминаю, что мне случалось видеть провинциальные тюрьмы, где надзор за заключенными еще хуже организован. В моих воспоминаниях сохранилось одно очень комичное приключение, случившееся в арестном доме одного из западных городов.
Некий профессиональный вор, содержавшийся в тюрьме, очевидно, далеко не представлявшей идеала этого типа зданий, нашел способ сохранить при себе несколько банковых билетов в так называемых bastringue[10].
Р. (так звался этот узник, желавший избавиться от сурового тюремного режима) имел нескольких приятелей среди заключенных, которым вскоре предстояло выйти на свободу. Он дал им некоторое количество денег и попросил прийти на следующий день после их освобождения помочь его побегу и принести для него одежду, чтобы ему не пришлось показаться в городе в арестантской куртке.
Приятели, по всей вероятности рассчитывая получить от него еще добавочное вознаграждение, в точности выполнили программу.
Они утащили с базарной площади пожарную лестницу, которую подставили к тюремному окну, решетка которого давным-давно была взломана.
Но в тот вечер узник страдал желудком, и эти боли стесняли свободу его движений.
— Спасибо, — сказал он товарищам, — но нынче я не в ударе. Мне будет трудно совершить прогулку. Будьте так добры, возвратитесь завтра.
Товарищи повиновались, отнесли лестницу обратно на базарную площадь, где нашли ее на следующий день, и преспокойно могли возобновить вчерашнюю операцию.
На этот раз желудок Р. был в лучшем состоянии, и узник решился последовать за своими товарищами.
Впрочем, спустя несколько месяцев, он снова попался уже в Париже, где продолжал относиться с тем же пренебрежением к предписаниям уголовного кодекса. Он сам рассказал мне эту историю, которую я отмечаю мимоходом, хотя к анархии, о которой я говорю теперь, не имеет никакого отношения, она интересна лишь как факт, доказывающий необходимость устройства провинциальных тюрем.
Однако возвратимся к нашим фальшивомонетчикам.
Когда был прочитан приговор, они устроили маленькую манифестацию.
— Фабрикация фальшивых монет — наше законное право! — воскликнул Кашино, серьезно воображавший себя большим оратором. — Да здравствует анархия!
Действительно, в «Анархистском указателе» и во всех маленьких брошюрках, распространяемых анархистскими пропагандистами, на подделку денежных знаков указывается, как на одно из лучших средств к разрушению современного строя общества.
В начале моей службы в сыскной полиции, когда я был еще секретарем господина Клемана, мы задержали одного фальшивомонетчика, некоего В. Это был чудак-ученый, который с помощью гальванопластики фабриковал десятифранковые монеты так искусно, что их даже трудно было отличить от настоящих.
В. воздержался от всяких объяснений и только впоследствии, когда я сделался начальником сыскной полиции, я с достоверностью узнал, что В. был анархистом и что значительная доля доходов от его преступного занятия шла на нужды революционной пропаганде.
Однако выгоды от подделки монет очень скудны, и кто бы ни были фальшивомонетчики, просто ли воры, не имеющие другой цели, как нажиться за счет своих сограждан, или крайние революционеры, стремящиеся к разрушению специального строя, они немного наживут этим нелегальным способом.
По поводу фальшивых денег и их подделывателей в обществе сложились самые превратные понятия.
Многие, читая в газетах, что там-то и там была накрыта шайка фальшивомонетчиков, воображают, что полиции удалось парализовать грозную силу, опасную шайку бандитов, способных подорвать кредит государственной казны. Впрочем, это вполне естественно, так как большинство читателей находятся еще под впечатлением исторических рассказов о том, как некоторые короли Франции, например Филипп Красивый, фабриковали фальшивые деньги и что многие вельможи в старину имели в подземельях своих замков прекрасно устроенные мастерские, в которых фабриковалось значительное количество фальшивых денег, составлявших главный источник доходов всех этих графов и баронов!
Теперь все это отошло уже в область «преданий старины глубокой».
Нынче, в большинстве случаев, за исключением нескольких пылких анархистов, забравших себе в голову, что они причинят великий ущерб капитализму, если будут фабриковать оловянные монеты вместо серебряных, в качестве подделывателей фальшивых монет попадаются только легкомысленные мальчишки, которые, соблазнившись легендой, с огромными затратами труда и времени фабрикуют на плохеньких гипсовых формочках 2-франковые и иногда 5-франковые монеты.
Обыкновенно фальшивомонетчики ограничиваются этими примитивными способами, — и на это есть очень простая, вполне уважительная причина. Дело в том, что если бы они фабриковали монеты такими же способами и с такими же приспособлениями, как они изготовляются на монетном дворе, то они стоили бы гораздо дороже, чем настоящие.
В том виде, в каком нынче практикуется ремесло фальшивомонетчиков, оно самое трудное и неблагодарное.
Подделыватели золотых монет очень редки. В., которого я арестовал в бытность мою секретарем господина Клемана, был настоящим артистом в своем ремесле и, как я уже говорил выше, пользовался гальванопластикой. Но и он работал в убыток.
Другие, грубые и вульгарные подделыватели, фабрикующие пятифранковики, а главным образом двухфранковики (потому что чем меньшего достоинства монета, тем легче ее сбыть), в общем, также несут «значительные расходы».
По обыкновению, они плавят оловянную посуду, которую могут приобрести по весьма низкой цене на рынке, но затем должны очень долго тереть и отшлифовывать монеты, уже отлитые на гипсовых формах, чтобы придать им более или менее натуральный блеск серебра.
В сущности, даже не эта операция обходится дорого.
Самое трудное — сбывать фальшивые монеты. Фальшивомонетчик, чтобы сбыть эти монеты, бывает вынужден покупать в молочных, табачных, фруктовых и овощных лавочках массу мелких и совершенно ненужных ему предметов.
Это до такой степени общераспространенный удел фальшивомонетчиков, что у всех тех, у которых я делал обыски, мне приходилось находить целые базары ненужного хлама.
Право, можно сказать, что игра не стоит свеч! Чтобы сбыть несколько монет в один