Слова его медленно доходили до Ранда, будто сквозь вату, набившуюся в уши. Выхода нет! В окне блеснула молния, и над головой заворчал гром. Должен быть выход. Год звал их, требуя, умоляя; дверь сдвинулась еще на дюйм, открываясь внутрь. Выход!
Свет затопил комнату; воздух взревел и вспыхнул. Ранд почувствовал, как его приподняло и швырнуло о стену. Он сжался в комок, в ушах звенело, а каждый волосок на теле встал дыбом. Ошеломленный, он поднялся, покачиваясь, на ноги. Колени подгибались, и Ранд оперся рукой о стену, стараясь устоять на ногах. В изумлении он оглянулся вокруг. На краю одной из немногих по-прежнему висящих на стене полок лежала на боку лампа, она все еще горела и давала достаточно света. Везде валялись опрокинутые бочки и разбросанные корзины, некоторые из них почернели и тлели. Окно, решетка и все прочее, да и большая часть стены тоже, исчезли, оставив вместо себя рваную дыру. Крыша просела, и усики дыма пробивались сквозь дождь над неровными краями отверстия. Дверь снесло с петель, заклинило в дверной коробке, угол ее торчал в коридор.
С ощущением нереальности, от которого кружилась голова, Ранд перевернул лампу. Самым важным делом в мире казалось убедиться в том, что она не разбилась.
Груда корзин зашевелилась, и посреди нее возник Мэт. Его водило из стороны в сторону, он щурился и ощупывал себя, словно удивляясь, что руки-ноги до сих пор на месте. Он напряженно всмотрелся в сторону Ранда.
— Ранд? Это ты? Ты жив. Я уж подумал, что мы оба... — Он осекся, кусая губы и крупно вздрагивая всем телом. Ранду хватило мгновения, чтобы понять, что тот смеется, вот-вот готовый сорваться в истерику.
— Что случилось, Мэт? Мэт? Мэт! Что случилось?
Последний приступ дрожи сотряс тело Мэта, и тот взял себя в руки.
— Молния, Ранд. Я смотрел прямо на окно, когда она ударила в решетку. Молния. Я ничего не ви... — Он оборвал себя, скосив глаза на перекошенную дверь, и в голосе его зазвучала резкость. — Где Год?
В темном коридоре за дверью ничто не двигалось. От Года и его подручных — ни слуху ни духу, хотя во мраке могло прятаться что угодно. Ранд поймал себя на мысли-надежде, что они мертвы, но, даже если бы ему предложили корону, он все равно не высунул бы голову в коридор, чтобы выяснить дело наверняка. В ночи, за тем местом, где раньше была стена, тоже ничего не двигалось, но проснулись и были на ноках уже другие.
Беспорядочные громкие крики раздавались с верхних этажей гостиницы — как и топот бегущих ног.
— Давай, уходим, пока еще можем, — сказал Ранд.
Торопливо выудив из куч щебня свои пожитки, Ранд схватил Мэта за руку и полупотянул-полуповел друга сквозь зияющую дыру в ночь. Мэт стискивал руку Ранда, ковыляя с ним рядом и вытянув вперед голову, силясь рассмотреть окружающее.
Когда первые капли дождя ударили Ранда по лицу, над гостиницей изломалась молния, и он, судорожно дернувшись, остановился. Тут, ногами к пролому, лежали навзничь люди Года. Открытые глаза, заливаемые дождем, уставились в небо.
— Что это? — спросил Мэт. — Кровь и пепел! Я свою руку едва вижу!
— Так, ничего, — сказал Ранд. Вот повезло. Сам Свет... А так ли это? Дрожа, он осторожно провел Мэта между тел. — Просто молния.
Было темно, лишь молнии сверкали во мраке, и Ранд, когда они с Мэтом, качаясь из стороны в сторону, бежали прочь от гостиницы, спотыкался в колеях. С почти повисшим на нем Мэтом Ранд чуть не падал в каждой колдобине, но, тяжело дыша, они продолжали бежать.
Один раз Ранд оглянулся. Один раз, прежде чем пелена дождя стала плотной, глушащей всякий звук завесой, которая скрыла от его глаз «Пляшущего Возчика». Молния высветила силуэт человека у гостиницы, он грозил кулаком им или небу. Год или Хейк, Ранд не знал, но какая разница: тот или другой, один ничем не лучше второго. Дождь превратился в ливень, окружив Ранда и Мэта стеной воды. Ранд торопливо шел сквозь ночь, вслушиваясь в грохот грозы в ожидании шума погони.
Глава 33
ТЬМА ЖДЕТ
Под свинцовым небом, трясясь на ухабах, катилась по Кэймлинскому Тракту на восток двуколка с высокими колесами. Ранд выпростался из соломы в повозке и взглянул поверх борта. Сейчас стало получше, не то что часом раньше. Руки у него тогда будто удлинялись, вместо того чтобы помочь ему подтянуться, и бывали минуты, когда голова хотела отделиться и уплыть прочь, но сейчас полегчало. Ранд зацепился локтями за низкие перекладины, свесив руки наружу, и наблюдал за проплывающей мимо местностью. Солнце, по-прежнему скрытое тяжелыми облаками, еще стояло высоко, а повозка уже с грохотом въехала в другую деревню, с домами из красного кирпича, увитыми плющом и диким виноградом. После Четырех Королей селения стали располагаться все ближе друг к другу.
Кое-кто из прохожих махал рукой или громко приветствовал Хайама Кинча — фермера, которому и принадлежала эта двуколка. Неразговорчивый мастер Кинч, с лицом что дубленая кожа, не вынимая трубки изо рта, немногословно откликался каждому. То, что он произносил сквозь зубы, выходило невразумительно, но доброжелательно и, видимо, к взаимному удовлетворению; окликнувшие принимались вновь за свои дела, больше не оглядываясь на двуколку. Похоже, никому не было никакого дела до двух попутчиков фермера.
Перед глазами Ранда медленно проползла деревенская гостиница. Побеленная, с серой шиферной крышей. Туда-сюда сновали люди, небрежно кивая и махая друг другу руками. Некоторые из них останавливались поговорить. Они знали друг друга. Одежда жителей деревни, по большей части сапоги, штаны и куртки, не сильно отличалась от той, что носил сам Ранд, хотя здесь и заметна была чрезмерная склонность к пестрым и полосатым тканям. Женщины носили белые передники в полоску и глубокие капоры, оставлявшие в тени их лица. Может быть, все они были из этого городка и с окрестных ферм. А какая вообще-то разница?
Ранд опустился обратно на солому, наблюдая за тем, как меж его ступнями исчезает деревня. Огороженные поля и подровненные живые изгороди тянулись вдоль дороги, над маленькими домиками ферм с краснокирпичными трубами поднимались дымки. Вдоль дороги попадались молодые рощицы, прибранные, как дворы ферм, — без единой валежинки; и высадили их ради дров. Но на фоне неба отчетливо вырисовывались голые ветви, такие же окоченевшие, как и в диких лесах к западу отсюда.
Навстречу, по самой середине дороги, тесня двуколку к обочине, громыхала вереница фургонов. Мастер Кинч сдвинул трубку в угол рта и сплюнул сквозь зубы. Косясь одним глазом на правое колесо, дабы удостовериться, что оно не запуталось в живой изгороди, он ехал дальше. Мастер Кинч посматривал на купеческий обоз и поджимал губы.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});